И. о. декана филфака МГУ Андрей Липгарт: Никогда не хотел всё разрушить и поменять

«Старое сокрушил, новое построил — какой же я умница!»

— Андрей Александрович, в 2019 году вы стали исполняющим обязанности декана филологического факультета, сменив Марину Леонтьевну Ремневу, которая возглавляла факультет почти 30 лет. Не было страшно принять это назначение?

— В таких ситуациях сначала думаешь: надо это тебе и людям или не надо, можешь ты справиться или не можешь. Филологический факультет — это 500 сотрудников и 1500 студентов: бакалавры, магистранты, аспиранты. И вдруг ты оказываешься ответственным за их работу и взаимодействие! Не думаю, что для кого-то это могло бы быть легким решением, но я, имея семилетний опыт работы замдекана, понимал, как функционирует деканат, знал многих людей с факультета, не ограничиваясь английской кафедрой. К тому же Марина Леонтьевна за годы своей работы собрала на факультете очень надежную команду. Я был уверен, что проблем не возникнет, коллеги меня поддержат. Кроме того, наш ректор Виктор Антонович Садовничий в личном общении очень отзывчив, всегда вступает в диалог как опытный наставник.

Конечно, страшно было не найти с кем-то общий язык. Студентами в основном занимается учебная часть, заместители декана, инспектора курсов, а 500 преподавателей и людей, проводящих методическую работу, замкнуты на мне. Надо было набраться терпения: люди разные, характеры разные, темпераменты разные. Но, повторюсь, я понимал, что мне будет на кого опереться.

— Что бы вы отметили из изменений, которые произошли на филфаке за эти шесть лет? Какие перемены, глобальные и не очень, ждут нас в ближайшее время?

— Часто слышишь от руководителя: «Я пришел, всё старое, недостойное сокрушил, всё новое построил, — какой же я умница!». У меня никогда не было этой позиции, потому что я понимаю, что за 270 лет (или, если считать с момента воссоздания филологического факультета как отдельного подразделения, за 83 года) очень много талантливых людей трудились над созданием факультета в том виде, в котором он был в 2019 году. С 17 лет, как сюда поступил, я больше нигде не учился и не работал — только на филфаке. Поэтому желания прийти, всё поменять и сокрушить у меня не было. Пришлось решать вопросы, связанные с кадрами, открывать новую специальность «Психолингвистика», совершенствовать учебные программы (например, отделения фундаментальной и прикладной лингвистики), дорабатывать магистерские курсы. Но не могу назвать это кардинальными изменениями — скорее логика развития, которую надо было почувствовать.

Мое время на посту и. о. декана — это во многом кризисный менеджмент. В 2019 году всё было более или менее нормально, а уже в марте 2020-го — карантин, ковид, мы потеряли многих сотрудников.… За два года, пока всё это длилось, надо было организовать учебный процесс так, чтобы студенты не сидели с выключенными камерами, чтобы они чувствовали, что знания им даются, что эти знания надо взять, что мы их проверим. Это была большая работа. К тому же мы оказались в ситуации, что сотрудников 500, а доступ на факультет был всего у двенадцати. Дальше произошли другие известные нам события, и тоже кто-то из преподавателей увольнялся или уезжал. Поэтому пять лет из шести работаем в напряженном темпе.

— Сегодня на факультете существует проблема старения кадров? Заинтересованы ли вы в привлечении молодых преподавателей?

— Когда я готовился к этой беседе, мне стало интересно, сколько молодых сотрудников мне удалось взять за эти шесть лет. Это либо бывшие аспиранты, либо люди, работавшие на ставках методистов. Я составил список, и получилось 44 человека. За шесть лет это много!

Преподаватели в возрасте — это люди с большим опытом, и они очень ценны в плане воспитания уже не студентов на парах, а молодых преподавателей. Помимо опыта человеческого и административного это люди очень знающие. За свою жизнь они накопили больше знаний, чем 25-летний кандидат наук, который ориентируется только в своей сфере. Эта широта контекста, человеческий опыт и умение работать — то, чему, как выясняется, приходится учить молодых преподавателей после аспирантуры. И за это спасибо старшим коллегам!

— Когда, если известно, планируются выборы декана? И собираетесь ли вы баллотироваться?

— Конечно, выборы декана рано или поздно произойдут. Но это вопрос университетского масштаба, потому что сейчас много исполняющих обязанности декана. В свое время Виктор Антонович объявит конкурс. Буду ли я баллотироваться? Да, думаю, буду. У меня вроде получается.

«Мы не натаскиваем на профессию»

— Как вы относитесь к анонсированному переходу на новую образовательную систему? И как он затронет филологов?

— Нам на факультете изначально не нравилась идея бакалавриата и магистратуры, потому что четвертый курс бакалавриата оказался перегружен. В рамках специалитета у студентов было девять учебных семестров, а десятый был полностью посвящен написанию дипломной работы. Сейчас же студентам буквально не хватает времени, чтобы написать качественный научный текст: им приходится совмещать работу над дипломом с учебой и экзаменами. К тому же было не очень понятно, что делать в магистратуре.

Но у системы 4+2 есть очевидный плюс для филфака, так как у нас учится много иностранных студентов, которым такая система подходит больше. Поэтому сейчас, даже если мы будем возвращаться к программе специалитета, придется оставлять 4+2 для иностранцев и тех, кто свои четыре года уже где-то отучился.

— Ныне существующая Болонская система многим не нравится в том числе потому, что на первом курсе магистратуры приходится повторять уже пройденные в бакалавриате курсы (например, экономику). Понятно, что просто так это не решить, но лично вам больше нравится система 5+3?

— Да, конечно, 5+3. Насчет 6+3 я уже не уверен, потому что не очень понимаю, что делать двенадцать семестров. Это не касается технических и медицинских вузов — там есть чем заняться в течение шести лет и больше. Но если речь о нас, мне кажется, пяти лет достаточно.

— Многие факультеты, находившиеся в Первом гуманитарном корпусе МГУ, уже давно переехали. А филфак будет переезжать?

— Если будет куда — переедем. Но сейчас очень много средств тратится на расширение и ремонт общежитий, строительство новых корпусов и Научно-технологической долины МГУ. Переезд филфака в планах стоит, но мы никогда не рвались отсюда. В 2007 году нам предлагали вместо 134 аудиторий в Первом Гуманитарном корпусе занять 91 аудиторию в Шуваловском, и Марина Леонтьевна совершенно справедливо решила, что лучше остаться у себя. Если предложат достойную замену, мы, конечно, отказываться не будем — главное, чтобы она отвечала запросам факультета.

— Многие выпускники филологического факультета сегодня не могут или не хотят найти работу по специальности. Насколько, на ваш взгляд, востребованы филологи сейчас, особенно в контексте развития ИИ и выполнения им тех многих функций, которые до этого выполняли люди?

— Я бы порекомендовал молодым коллегам понимать разницу между университетским образованием и обучением тому, как заполнять платежку. Это не одно и то же. Мы не натаскиваем на профессию — мы даем хорошее знание языка и умение работать с большим объемом материала: систематизировать, анализировать, отделять значимое от незначимого. Это очень ценный навык, и какая бы профессия ни была избрана после окончания факультета, человек найдет применение себе и своим знаниям.

Что касается искусственного интеллекта, то мне не кажется, что машинный перевод на сегодня может полностью заменить человеческий. Уже были ситуации машинного перевода, когда словосочетание «Институт белка» машина переводила как «Squirrel institute» («Институт белки» — «ТД»), а «академик РАН» — как «an academician of wounds» («академик ранений» — «ТД»).

Или я читал английскую статью про своего деда и наткнулся на фразу: «His winters were very popular» («Его зимы были очень популярны/привлекательны» — «ТД»). Начинаю думать: что такое зимы моего деда? Вспоминаю английский фильм про короля Генриха II, который назывался «Лев зимой». Думаю: может быть, старость моего деда? Но как она могла кого-то привлекать, если его работа была засекречена? Потом понимаю, что имеется в виду автомобиль ЗиМ — завода имени Молотова! Затем еще попалось: дед после Горьковского автозавода работал в Научно-исследовательском автомобильном и автомоторном институте (НАМИ), и у меня ушло достаточно долгое время, чтобы понять смысл фразы: «He worked with Us» («Он работал с Нами» — «ТД»). Я подумал — может быть, with US, с Соединенными Штатами? (Смеется).

Конечно, сфера ИИ постоянно совершенствуется, и переводчиков со временем будет требоваться меньше. Но с преподаванием, на мой взгляд, всё будет нормально, потому что никакая машина не сможет обучить человека лучше, чем другой человек. Наука — тоже прерогатива исключительно человека. Нужно осознавать, что, занимаясь наукой, больших богатств не накопишь, но всегда можно найти способ заработать на жизнь: например, преподавать и параллельно филологией заниматься. Правда, кому-то всегда будет мало денег: у кого щи жидкие, а у кого жемчуг мелкий.

Поэтому я без пессимизма смотрю на будущее филологии — даже если нас будет мало, качество профессии мы сохраним.

Докторская диссертация в 26 лет. Как?

— А почему вы сами, учитывая опыт вашего деда-инженера, пошли на филологический факультет и именно на английскую кафедру — не на французскую, немецкую или русскую?

— Русскую литературу и язык я любил больше всех предметов, и к моменту поступления в университет казалось, что я уже немало об этом знаю. Что касается английского языка, у меня была районная спецшкола с углубленным изучением английского, но в ситуации отсутствия контакта с носителями языка, отсутствия хотя бы видеозаписей, которые можно регулярно смотреть, я понимал, что английский у меня на уровне «читаю, перевожу со словарем». Мне хотелось знать его профессионально, поэтому я пошел на английскую кафедру и очень этим доволен.

— Что из студенческих лет запомнилось вам больше всего?

— Больше всего мне запомнились ситуации «тимбилдинга»: поездка на картошку на первом курсе, военные сборы на четвертом… Из учебы больше запомнилось общение с моим учителем, профессором Ольгой Сергеевной Ахмановой, хотя интересных преподавателей и занятий было много.

— Действительно, Ольга Сергеевна Ахманова — легендарная личность. Как вы с ней работали?

— Она была всемирно известным ученым, талантливым лексикографом. Ею был составлен англо-русский словарь на 20 000 слов; она была в составе группы, работавшей под руководством Александра Ивановича Смирницкого над созданием Большого русского-английского словаря, а затем, после его смерти, 37 лет занималась обновлением и дополнением этого словаря. Плюс она автор монографии по общей и русской лексикологии.

Ольга Сергеевна прекрасно ориентировалась во всех лингвистических дисциплинах. У нас она читала на первом и втором курсе лекции по введению в специальность, и в конце второго курса я понял: хочу, чтобы она стала моим научным руководителем. Обычно она работала с аспирантами и докторантами, но для меня сделала исключение. Нам удалось плотно поработать два с половиной года. Потом Ольга Сергеевна скончалась, но благодаря ей у меня появилось активное и свободное, как мне кажется, владение английским. Лингвистике мы уделяли сильно меньше внимания. Это был принцип Ольги Сергеевны, она говорила: языкознание без языка — плохо.

— Вы защитили докторскую диссертацию в 26 лет — всего через два года после кандидатской. Считается, что для гуманитарных специальностей это очень рано. Что помогло вам покорить рубеж? Советуете нынешним аспирантам делать так же?

— Уже после смерти Ольги Сергеевны я начал активно читать то, что было написано ею самой, кафедрой, докторантами, работавшими под ее руководством. Это была целостная научная школа, которая все аспекты лингвистики — от фонетики до стилистики — очень тщательно проработала. Но какие-то проблемы остались непроясненными. или ответ на них был дан кратко и не очень понятно. И по ходу чтения работ Ольги Сергеевны и ее учеников у меня стали возникать вопросы, а потом я стал искать на них ответы. В результате это вылилось в кандидатскую диссертацию, потом в докторскую. Я столкнулся с научными проблемами очень высокого уровня, это на тот момент было моим главным интересом в жизни, поэтому так рано и получилось.

Но просто так участвовать в соревновании «как можно скорее защититься» я никому не советую. Если тебе действительно интересна какая-то тема в филологии, если ты можешь по ней что-то сказать, тут, наверно, всё само собой получается. Моя докторская сложилась так рано благодаря работе с Ольгой Сергеевной Ахмановой.

— Но ведь работа студента с научным руководителя не всегда складывается так удачно, как было у вас. Как студенту найти «своего» научного руководителя?

— Во-первых, должна быть интересна тематика, хотя бы в общих чертах. Во-вторых, нужно смотреть на то, как складывается контакт с научным руководителем. Будет ли вам комфортно с этим человеком? Важна совместимость психотипов и устремлений, ведь вам вместе работать как минимум три года. С первого раза стопроцентного попадания может и не быть, но научных руководителей можно менять на третьем курсе университета, а в исключительных случаях — и позже.

Почему шекспироведение зашло в тупик и как из него вышло

— Хотелось бы немного поговорить о вашей научной работе. Вы занимаетесь изучением Уильяма Шекспира. А как сегодня его изучать — неужели еще можно сказать что-то новое?

— Сегодня изучать Шекспира, я бы сказал, интереснее, чем когда-либо. Во-первых, доступны корпусные данные, и какие-то моменты относительно атрибуции шекспировских текстов можно решить с их помощью. Это важное, но не основное.

Проблема же в том, что интерпретация Шекспира, которая началась после его кончины, зашла в методологический тупик. С одной стороны, кто-то говорил: давайте рассматривать биографию отдельно, а тексты отдельно — они никак не связаны. Ну, хорошо, пусть будет имманентный анализ. Но тогда совершенно непонятно, по какому поводу страдает Гамлет! И также непонятно, почему пьеса была так популярна среди современников Шекспира. В основном театры тогда были без крыши, и люди стояли в пространстве, образованном сценой и крытыми галереями. «Гамлет» — одна из самых длинных пьес Шекспира, в полной версии она длится 4–4,5 часа. Почему современники Шекспира готовы были так долго стоять и смотреть, как датский принц имеет все возможности убить своего преступного дядюшку, но делает это в только в пятом акте? Если рассматривать текст вне исторического контекста, вообще ничего не понятно.

Вроде бы сколько веков изучаются и биография Шекспира, и его произведения, но без контекста получается очень плохо! В течение двух столетий, если не больше, исторический контекст, предлагавшийся литературоведами, не соответствовал тому, что на самом деле происходило в шекспировской Англии. Проблема в том, что с 1714 года Англией правила Ганноверская династия, которую смело можно назвать династией узурпаторов. Было парламентское решение отстранить от престолонаследования старшие ветви Стюартов и предложить престол их младшей ветви: это были протестанты, а старшие ветви были католиками, которым мало кто хотел отдать английский престол. И принц Ганноверский, который был двадцать девятым в списке престолонаследия, вдруг оказался первым.

Понятно, что в течение ближайших 70 лет старшие Стюарты продолжали претендовать на трон. Поэтому, чтобы нивелировать их претензии, нужно было максимально подкорректировать английскую историю и либо о католиках ничего не говорить, либо описывать их как маньяков и убийц (подтянем-ка сюда Варфоломеевскую ночь и Пороховой заговор!). В результате возникла такая интерпретация шекспировских пьес, согласно которой либо религиозный конфликт в Англии не учитывается, либо мы делаем Шекспира протестантом.

Я не буду говорить, что он ультракатолик (это не так), но пьесы его имеют смысл в контексте центрального конфликта эпохи. А центральный конфликт эпохи — религиозное противостояние. Этот момент много лет трудолюбиво изымался, и британское шекспироведение, а за ним американское работали исходя из презумпции, что правление Елизаветы I и Якова I — Золотой век для Англии. Правда, потом почему-то случились революция, гражданская война и казнь короля Карла I, но вообще-то всё было замечательно! В этом контексте возникает странная фигура Шекспира, который почему-то пишет о том, о чем пишет: узурпация власти, предательства, убийства, жизнь под чужим именем. Как это соотнести с мнимым Золотым веком? И не случайно в свое время появился шекспировский вопрос, который активно обсуждался с 1850-х годов. Биография Шекспира в том виде, в котором она к тому моменту была более или менее воссоздана, очень плохо сочеталась с его творчеством и массой исторических фактов. Кроме того, возникла презумпция идеальности в отношении Шекспира как национального классика, и в результате люди считали, что человек с такой биографией эти тексты написать не мог, а написал кто-то другой. На самом деле, конечно, мог, но только биография Шекспира была другой.

На протяжении столетий Шекспир лишался периода становления, и получалось, что он сразу начал писать с шедевров. Возникала очень странная картина, и периодически грамотные ученые, не обязательно католики, говорили о необходимости создать более широкий контекст и обратить внимания на те факты его биографии, которые оставались в тени. Начатая в середине XIX века Ричардом Симпсоном, эта линия исследований впоследствии была продолжена Гербертом Турстоном и Кларой Лонгуорт, графиней де Шамбрюн, и далее Генрихом Мутшманном, Карлом Винтерсдорфом, Питером Милуардом, Клэр Асквит, Ричардом Уилсоном, Эриком Сэмсом, Джозефом Пирсом. Так, Клара Лонгуорт многое либо доказала, либо впервые осознала в свете ранее не рассматривавшихся документов. Ей принадлежит прорывная, очень значимая попытка воссоздания контекста эпохи и восстановления шекспировской биографии.

Бывают, конечно, произведения, при чтении которых можно обходиться без контекстуальных данных. «Я вас любил, любовь еще, быть может…» — не важно, кому посвящено, важно, что «угасла не совсем», но «дай вам Бог любимой быть другим». И всё понятно! А с Гамлетом ничего не понятно.

— Так как связаны религиозный конфликт в Великобритании и то, что Гамлет убивает дядю только в пятом акте?

— В политическом смысле Англия времен Шекспира была исключительно нестабильной страной. Населению нужно было делать выбор: либо придерживаться старой религии и тем самым антагонизировать королевскую администрацию, либо принять протестантство, войти в конфликт с окружающими тебя католиками и, возможно, обречь себя на муки в жизни вечной. И монархи, и Рим требовали полного подчинения и в делах духовных, и в делах административных. Для современников Шекспира идеальным выбором было бы административное подчинение Елизавете или Якову и духовное подчинение Святому престолу. Однако подобный выбор современникам Шекспира никто не предоставлял, что порождало кризис сознания у многих не определившихся по этому вопросу англичан. Именно такой кризис в одноименной пьесе переживает Гамлет: в духовном плане он готов подчиниться отцу, но не готов выполнить его волю на уровне неповиновения королевской власти и физического устранения правящего монарха. Отсюда убийство Клавдия лишь в пятом акте пьесы.

Не бойтесь боли, потому что это — опыт

— И последний вопрос. Какой совет вы бы дали сегодняшнему студенту-филологу, который только поступил на факультет?

— Для начала важно понять, ваше это или нет, потому что в первые моменты может казаться, что всё «не ваше» — так бывает. Не спешите отчисляться, подумайте: вы же почему-то сюда поступили. Если вам филология не особо интересна, вас сподвигли родители или чей-то пример, не надо себя мучить магистратурой и аспирантурой — окончите бакалавриат, получите базовое образование.

Надо свободнее относиться к проблеме жизненного выбора. Спокойнее относиться к перемене собственных вкусов, к тому, что что-то в какой-то момент может не нравиться. Не думайте, что сейчас вы принимаете финальные решения, которые определят следующие 60 лет вашей трудовой деятельности. Это не так! Не забывайте, молодость — очень хорошее время: время любить, влюбляться, общаться. Пытайтесь гармонично сочетать все сферы жизни. Не бойтесь спрашивать советов у взрослых, не бойтесь ошибаться, не бойтесь разочарований.

Часто бывает, что первые отношения не сложились и студент с головой уходит в науку — мол, «Лесков мой друг навеки». Не стоит рубить сплеча — надо подумать, почему так случилось, и не ставить себе жестких барьеров: «Мне было больно, поэтому я туда больше не пойду». Не бойтесь боли, потому что это — опыт.