Вернись в Купавну. О романе «Одсун» Алексея Варламова

Для понимания книги Алексея Варламова «Одсун. Роман без границ» (Москва, Редакция Елены Шубиной, 2024; лауреат премии «Большая книга») нужен экскурс в историю. Судеты — регион рядом с одноимёнными горами, который исторически был населён немцами. В 1918 году, после распада Австро-Венгрии в результате Первой мировой войны, Судетская область оказалась в составе Чехословакии. В новых условиях немцы чувствовали себя некомфортно, но кто спрашивает побеждённых? Этим не преминул воспользоваться Адольф Гитлер, который в 1938 году потребовал передать Судеты Германии. Проблема была лишь в том, что нацистский Третий Рейх — вовсе не то же самое, что довоенная Германская империя. Но западные державы пошли фюреру навстречу и отдали ему Судеты. Гитлер, как мы знаем, этим не удовлетворился и через несколько месяцев поглотил остатки Чехословакии, а вскоре начал Вторую мировую войну. По её итогам «судетский вопрос» решили радикально: область вернули возрождённой Чехословакии, а всех немцев силой выселили в Германию.

Неудивительно, что в книге в единый сюжетный клубок сливаются несколько линий. И странные поездки баска-дальнобойщика — судя по всему, контрабандиста, нарушителя границ, который привозит Вячеслава в городок. И в общем миролюбивая, но назидательно-невыносимая болтовня грека Одиссея, хозяина бара «Зеленая жаба», куда наш профессор вынужден наняться подсобным рабочим. Грек — тоже жертва депортации: его ребенком привели в багажнике автомобиля вместе с группой греческих коммунистов, бежавших с родины в 1949 году после поражения в гражданской войне.

Хозяин дома, где поселяется Вячеслав, — непривычный для русского человека православный священник отец Иржи — тоже хранит свои тайны. Как тайну воцерковления и женитьбы на не слишком гостеприимной красавице-чешке, подарившей пану Иржи двух дочерей, так и тайну прошлого в одной из советских военных частей, до распада СССР дислоцировавшейся недалеко от Есеника. Преодолевая напряжённое молчание неортодоксального батюшки (у отца Иржи даже бороды нет!) и его периодически злобствующей жены, застрявший в их доме беглый россиянин начинает долгую исповедь. Или «грустный тревелог» под «кислое словацкое красное» — кому как угодно.

Похождения героя в Чехии — лишь узорная, филигранная и крепкая рамка романа, сюжетная канва. Основное содержание — история Вячеслава: относительно светлое советское прошлое, сумрачный распад 90-х и настоящая, жизнеутверждающая любовь к некогда беженке из Припяти, а ныне пламенной украинской националистке Катерине Фуфаевой. Неслучайно «роман без границ» буквально испещрен, исчертан и изрезан всевозможными границами — от географических и языковых до границ дозволенного, реального и несказанного. Но все эти таможни героем романа преодолеваются — если уж не живьем, так в посмертье.

«Одсун» — одновременно и типично варламовский текст, и новое слово в библиографии писателя. Нового в нем — как минимум международный размах и сложность замысла, скручивающего нервную нить частной беды двух влюбленных сердец из обширного, рыхлого и искрящегося скорбью клубка человеческих трагедий. Здесь и кровавый унизительный «одсун» (по-чешски «изгнание» — та самая депортация судетских немцев с исконных земель), и падение СССР с перекройкой границ по живым славянским сердцам, с выталкиванием вчерашних советских граждан в узкие национальные рамки. Автор, как всегда, очень деликатен с болезненными темами.

С другой стороны, роман написан в рамках привычной «вселенной Варламова», где действуют знакомые персонажи. Вячеслав простоват в плане умения устраиваться в жизни (вспомним роман «Лох» 1995 года), его молодость пришлась на период 90-х («Душа моя Павел» 2018 года). А московское спецшкольное, но все же довольно унылое детство расцвечивают летние каникулы в дачном уголке ближнего Подмосковья — Купавне (одноимённый роман 2000 года).

Купавна эта — непрестижное, зажатое в тиски болот и стратегических объектов садовое товарищество, экологически близкое к катастрофе:

«Многое тут зависело от ветра: если он был южный или западный, мы шли на карьеры, если северный, со стороны Старой Купавны и отравлявшего округу завода “Акрихин”, тогда на озеро, а если задувал редкий юго-восточный ветер и приносил вонь с фильтрационных полей, то лучше было никуда не ходить, и все дачники закрывали окна».

Но зато эта скорбная дачная немочь (по остроумному замечанию автора, шестисоточное наместничество) сковырнула колосс советской власти.

«Да, те самые дачки, что некогда убили чеховский вишневый сад, меньше чем сто лет спустя обрушили громадную державу эсэсэсэра».

Жалкие клочки земли и щелястые домики Купавны становятся малой родиной москвича Вячеслава, отправным пунктом странствий неприкаянной души. Ключевым моментом, сделавшим Купавну местом разворачивания смыслов, сиречь топосом, оказывается эпизод с гигантским валуном — жертвенным камнем, в живописную расщелину которого один из персонажей долго и бессмысленно льёт воду.

«Мы были жестокие дети… фантазии у нас было немного. Рассказали Петьке, что база НЛО находится в поле среди ржи, в том месте, где ледник приволок такой огромный валун… что огненную базу инопланетян можно залить водой, но ее требуется очень много…»

Неловкий, пухлый мальчик Петя Павлик (вероятно, отсылка к нынешнему президенту Чехии Петру Павлу) с сердечной недостаточностью и мечтой о космосе носится от пруда к камню по залитому солнцем полю, заливая воображаемый жар инопланетного владычества.

Именно этот бессмысленный, жестокий сизифов труд в конце романа раскроется метафорой вечного возвращения. Когда герои — Вячеслав, ничего не добившийся в материальном смысле, но сохранивший способность к любви и самопожертвованию, и Павлик, получивший всё по нескольку раз, но так никого и не полюбивший, и Катерина, обреченно любящая ни на что не способного Вячеслава и ничего не добившуюся Украину, встречаются в некоем лимбическом безвременье на купавинском Алатырь-камне. И видят, как слезы молитв всего мира проливаются и усмиряют ярость грозящей вырваться из-под камня геенны огненной.

Это сидение на камне удивительным образом объединяет героев «Одсуна» с жертвами богу Времени, приносимыми жрецами-политиками в пьесе Дмитрия Ретиха «Шочимики — цветочная смерть». Уж больно схоже состояние попавших в безвременье героев пьесы со скорбным чистилищем варламовских персонажей, которые посмели принести личное, уютное и всегда заслуженное счастье в жертву молоху политической борьбы. Борьба возносит героев к вершинам «большого смысла», а взамен неизбежно требует расплаты — семьёй, чувствами и, в конце концов, жизнью.

От всех этих границ дозволенного нас, конечно, не освободит ни один романист, но может освободить Кто-То другой. Ибо невозможное по-настоящему невозможно только человекам.