Доска для плавания по волнам вечности

Перед нами роман веселого публициста-мизантропа, направо и налево раздававшего едкие эпитеты как современникам, так и историческим фигурам, чем как бы предвосхитившего ленты социальных сетей. Роман ярого антисоветчика, принявшего развал СССР без тени восторга, как очередную трагедию. Роман иконописца-авангардиста, вначале писавшего жутковатые образа, которые словно покинул Дух Божий, а затем расплевавшегося с эзотериками Южинского кружка и превратившегося в смиренного богомаза, дни и ночи реставрировавшего храмы по всей России.

Алексей Смирнов придумал себе не только вычурный псевдоним «фон Раух» («из дыма»), но и мировоззрение, этику и образ жизни. Он взял за основу мятежный рогожинский дух старообрядчества, пытливую заумь обэриутов, злое и горькое правдорубчество Луи Фердинана Селина — и залил эту гремучую смесь отрицания и страстного поиска себя святой водой нестяжательства, чисто русской фиксации на красоте природы и церковной жизни. Водой звенящего духовного гласа, зовущего зачарованных странников в студеную голубоватую высь, куда поднимаются дымок как от деревенских печей, так и от многочисленных в России пепелищ и пожарищ.

Главный и единственный роман Смирнова издан, как и подобает книге художника, красиво — что называется, стильно. С приятной простотой и выразительной тревожностью, исходящей от черной обложки, которая напоминает почерневшую от копоти и приключений икону. Эта обложка отсылает нас как к тайне преображения, так и к «Черному квадрату» Малевича, который втягивает в себя смыслы истории, а выдает лишь намек на их разгадку. Так и хочется протереть книжку нашатырным спиртом, снять грязь и явить миру замысел художника!

Это, кстати, делает в предисловии Феликс Сандалов — до недавнего времени главный редактор издательства Individuum. И пожалуй, роман действительно требует преамбул и предуведомлений. Перед нами как будто бы реализм: простая композиция, заявленный детективный жанр, и, в общем, соответствующие этому жанру занимательность, темп, детали быта и духа времени. Однако это не соцреализм какого-нибудь «Визита к Минотавру» братьев Вайнеров, а скорее плутовская булгаковская жилка, вплетенная в самокопание раннего Юрия Мамлеева. Только черный и бездонный мамлеевский ужас у фон Рауха счищается раствором простого и прямого дела — письма икон, их поиска, воровства и продажи.

В итоге получается крепкий искусствоведческий боевик с яркой исторической подкладкой в тонах Милорада Павича или Дмитрия Балашова. Автор не только выпукло рисует образы белогвардейцев-подпольщиков, но и делает глубокий экскурс во времена допетровской Руси. В последней главе в действие включается, пожалуй, самый светлый, благородный и умелый персонаж — великий иконописец Дионисий, о чьем «Спасе» писатель подробно рассказывает.

Тема романа — незаконный оборот церковных ценностей — выводит читателя на берег метафорической реки, по которой плывут прекрасные образцы религиозного искусства. Река эта течет как будто по кругу — или по ленте Мебиуса. Тем точнее выглядят идея автора назвать главы романа клеймами: как известно, клейма — эпизоды жития святого, располагающиеся на иконе вокруг его изображения, своеобразная графическая новелла.

На каждой грани ленты-реки в действие вступают новые силы сюжета. Во-первых, преданные делу сохранения икон честные искусствоведы, которых представляет протагонист романа — лишенная индивидуальности, но очень волевая, статная, с серыми глазами бунинских курсисток Анна Петровна. Именно она выходит на след всплывшей в коллекции одного из воротил антикварного бизнеса «доски Дионисия» — иконы Спаса, которую мастер написал для Спасского монастыря в некоем городе на Волге. То, что икона «всплыла», означает, что у кого-то появился доступ к спрятанным в Гражданскую войну сокровищам монастырской ризницы.

Тут река-лента делает поворот, и мы видим, кто противостоит музейщикам: то ли святой старец, то ли сектант-душегуб Ермолай — тоже протагонист, проводник духовных скреп имперского периода. Православие, самодержавие и народность сплавляются в израненном сердце крестьянского паренька, попавшего в денщики к архимандриту-гусару Григорию Шиманскому (настоятелю Спасского монастыря в годину революции), в твердую броню. С ее помощью герой сумел выстоять и в лихолетье войны, и в десятилетнем заключении. Именно Ермолай хранит ризницу все годы варварского советского нашествия. Лишь однажды он сделал ошибочный жест, передав родному монастырю икону Спаса из одному ему известного тайника.

И совершенно напрасно! Нынешний настоятель отец Леонтий — «классический» толстый поп на «Победе» — относится к монастырскому добру как нечистый на руку завхоз. Всё лучшее он продает мошенникам и черным коллекционерам. Именно эта сила является движущей в замкнутой ленте торговли историческими ценностями. Автор не скупится на детали и подробности, описывая бригаду Аспида — жестокого, умного, изворотливого лидера добытчиков икон. В его отряд суперзлодеев входят как безобидные на первый взгляд офени-попрошайки, за трешку скупающие у бестолкового народа остатки чести и смысла, так и опытные воры-«клюквенники», работающие по-крупному.

Так и текла эта река на протяжении XX века — даже сейчас ручеек остался. Народ бездумно вбрасывал в поток бабушкины иконы и книги, жулики выбирали лучшее и продавали на Запад, музейщики бережно сохраняли образа, но лишали их функционального смысла (на выставках, а тем более в запасниках спасенные иконы смотрелись странно). Выхода из этого безумного течения автор «Доски Дионисия» видеть никак не мог: книга, напомним, написана в 1970-е.

Единственное, что оставалось Алексею Смирнову, — написать свою «доску» и переплыть реку на ней. Ведь когда-то сам фон Раух, по свидетельству всё помнящего интернета, крал иконы из закрытых храмов! Конечно, чтобы спасти их от поругания, но всё же… А создав роман, он всё-таки смог выбраться на берег реки времен, где живут настоящие творцы. То есть Феофан Грек и Андрей Рублев, Симон Ушаков и Кирилл Уланов, Александр Иванов и Иван Крамской, Виктор Васнецов и Михаил Нестеров, Кузьма Петров-Водкин и Дмитрий Жилинский… Список можно продолжать до весьма недурной бесконечности.

Неслучайно неистовый фон Раух пересек Лету именно на доске Дионисия. Как женатый дворянин Дионисий был немного самозванцем в среде монахов-иконописцев, так и светский художник, южинский мистик и неистовый антисоветчик Смирнов навсегда остался немного шероховатым, неудобным, не подстраивающимся под конъюнктуру во всех видах искусства, за которые он брался. А их было немало.