История закрытия большевиками университетской домовой церкви мученицы Татианы

	Внешний вид Татианинской церкви до революции

Кампания по закрытию и ликвидации большевиками домовых церквей изучена еще не в полной мере. Между тем, эти события представляют интерес не только потому, что пополняют наши знания по истории того или иного храма. Расправа с домовыми церквями была началом массовой богоборческой деятельности и подготовкой к ее кульминационному периоду — знаменитой помголовской кампании. Кроме того, с организации уничтожения домовых церквей впервые в истории человечества началось юридически обоснованное и поддержанное богоборчество.

Появление декрета об отдалении церкви от государства произошло через три месяца после большевистского переворота ^[1]. Регламентация взаимоотношений церкви и государства была обусловлена не только идеей большевиков якобы доверить судьбу церквей самим трудящимся в лице церковных приходов, но и подготовкой к грядущему ограблению храмов. Дело в том, что многочисленные эпизоды кощунственных бесчинств и ограблений (самый известный — ограбление ризницы в Московском Кремле, в Александро-Невской Лавре ^[2] свидетельствовали о том, что в борьбе за овладение сокровищами церкви большевики будут иметь серьезного конкурента в лице революционного народа.

Широко известный декрет, наспех сделанный, неконкретный, слишком общий не мог быть применен в повседневной богоборческой практике, о чем свидетельствует появление инструкции о порядке проведения в жизнь декрета ^[3]. Но главным упущением составителей декрета было то, что этот документ делал зависимыми от властей только приходские храмы. Церкви, в которых не было приходов, государственные (к ним принадлежали соборы Кремля, Храм Василия Блаженного, Храм Христа Спасителя, церкви в царских резиденциях в СПб) и многочисленные домовые церкви, — ни контролировать, ни тем более закрывать на основе этого декрета было невозможно.

Недоступные для закрытия домовые храмы при учебных заведениях, приютах, детских садах, больницах, богадельнях, воинских подразделениях, различных предприятиях и учреждениях, в жилых домах были или собственностью учреждения или предприятия или частным владением. Точного количества этих храмов никто не знал, по списку 1920 года их было 172 ^[4]. Небольшие домовые церкви представлялись удобной мишенью церковным ликвидаторам из т. н. 8-го или «особого» отдела Наркомюста, созданного в мае 1918 года ^[5].

Чтобы ликвидировать «пробел» ленинского декрета, не дававшего возможности закрывать домовые церкви была разработана очень жесткая Инструкция Наркомпроса предусматривающая ликвидацию всех домовых церквей при учебных заведениях ^[6]. Эта инструкция применялись при ликвидации абсолютно всех домовых церквей вплоть до церквей при приютах для слепых глухонемых, душевнобольных. Согласно этой спасающей молодежь от «религиозного дурмана» акции все домовые храмы должны были быть закрыты еще в сентябре 1918 года. Но к концу 1919 года удалось закрыть только 21 церковь ^[7], а вся компания растянулась до 1923 года.

Одной из первых церквей, ликвидированных по наркомпросовской инструкции, была университетская церковь мученицы Татианы. 8-ой ототдел Наркомюста работал в Кремле в здании судебных установлений. Университетская церковь с полным набором «религиозных эмблем» (крест, икона, надпись) вскоре была замечена ликвидаторами. В мае 1919 П. А. Красиков, возглавлявший 8-й отдел, направил зам. наркома просвещения «красному профессору» М. Н. Покровскому (кстати, автору инструкции о домовых церквях) запрос о том, почему не уничтожены «предметы и изречения, гипнотизирующие несознательные элементы и возмущающие сознательные» ^[8]. Но на деле Наркомюст требовал не только снятия эмблем, но и закрытия церкви. В университетской церкви, также как и в других домовых храмах Москвы после появления инструкции Наркомпроса богослужения прекратились, и началась работа по изменению статуса церкви — домовая церковь должна была стать приходской. Фактически приход в церкви существовал, необходимо было только составить список прихожан, выбрать из их среды доверенных лиц, которые отвечали за выданные государством приходу иконы и утварь и заручиться согласием Патриарха на смену статуса церкви. Все это было сделано еще в сентябре 1918 года ^[9]. Но в отличие от других домовых церквей университетская церковь не подготовила списка церковного имущества и, главное, не заключила типового договора с совдепом. Очевидно, это объясняется тем, что закрытие храма из-за чудовищности этого решения представлялось нереальным, тем более что и прихожане церкви и университетская администрация очень надеялись на то, что церковь спасет признание ее в установленном порядке памятником истории и искусства. ^[10] Соответствующее определение было принято музейной коллегией Наркомпроса и на него ссылались в переписке с Юридическим отделом совдепа Городского района, на территории которого находилась церковь ^[11]. Ссылка на решение музейного отдела Наркомпроса содержалась и в ответе М. Н. Покровского 8-му отделу Наркомюста. Но в этом же письме имелась рекомендация обжаловать данное Постановление в Совете Народных комиссаров ^[12]. Таким образом, благодаря М. Н. Покровскому, судьбу университетской церкви должно было решать правительство. Совнарком за два дня до рассмотрения вопроса об университетской церкви принял постановление, которое несомненно имело целью «задобрить» университетскую администрацию. Университету было выделено сверх сметы 6 миллионов рублей ^[13]. Постановление Совнаркома от 9 июля 1919 года о закрытии университетской церкви ^[14] никогда не публиковалось, детали его обсуждения пока неизвестны. Однако факт закрытия домовой церкви постановлением Правительства, что являлось большой и несомненной победой большевиков, упоминался в публикации в издававшемся 8-м отделом журнале «Революция и церковь» ^[15].

Уничтожение университетской церкви начали уже через неделю после постановления Совнаркома. В ночь с 17 на 18 июля были удалены икона и буквы надписи на фронтоне здания. Разрушение церкви снаружи продолжалось в течение трех ночей ^[16]. Воспоминания об этой чудовищной акции оставил ректор Университета М. Новиков в своих воспоминаниях, опубликованных в Париже в 1930 году ^[17].

24 июля 1919 года церковь разрушали уже изнутри. В Алтарь церкви были помещены предметы, признанные «имеющими историко-художественное значение», впоследствии переданные Музейному отделу Наркомпроса ^[18]. Иконы и утварь, не заинтересовавшие Музейный отдел, были переданы в церковь святого Георгия на Красной Горке, куда перешла большая часть прихожан церкви святой Татианы ^[19].

Расправа с университетской церковью была первой и очень значительной победой большевиков в борьбе с церковью, религией, русской интеллигенцией. По существу именно благодаря этому не очень широко известному или забытому эпизоду прекратилась борьба за «сохранение Церкви на века». Вместо нее началась борьба за отсрочку закрытия того или иного храма, за временное открытие, например, на Пасху, того или иного домового храма.

Удача с закрытием небольшого, но известного храма при Университете компенсировала тот провал, который настиг богоборцев в деле осквернения мощей, например, в Троице-Сергиевой Лавре.

Кроме того, существует, наверное, множество субъективных причин того, почему так дружно и организованно на всех уровнях большевики всех рангов трудились над уничтожением университетской церкви.

Упомянем только одну, связанную с решающей ролью во всей этой истории Заместителя Народного Комиссара просвещения бывшего профессора Московского Университета М. Н. Покровского. Во время октябрьского переворота в залитой кровью Москве он возглавлял Моссовет и правительство Москвы и Московской области ^[20]. Московский Университет к Университетская церковь, оказавшиеся почти в центре событий, открыто выступили тогда против большевиков. Первые заупокойные службы по погибшим юнкерам и студентам прошли в Университетском храме. Средства на их похороны собирала общестуденческая комиссия, заседавшая в университете. Она же организовала и похороны на Братском кладбище, куда с пением Вечной памяти погибшим после отпевания в церкви Большого Вознесения провожала вся Москва ^[21]. Профессор Московского Университета и одновременно Главный библиотекарь Румянцевского музея Ю. В. Готье, свидетель октябрьских-ноябрьских событий в Москве 1917 года, очевидно знавший хотя бы о некоторых «черных делах «красного профессора» в своем дневнике оценивал Покровского так: «истинно позорное имя в русской истории и позор для школы московских русских историков» ^[22].

Примечания:

^[1] Известия ВЦИК 1918, № 15, 23.01. Собрание узаконений и постановлений рабочего и крестьянского правительства. 1918 № 18 ст. 263, с. 272

^[2] ГАРФ фр. 410 оп. I д. 153

^[3] Известия ВЦИК 1918 № 186, 30, 08. Собрание узаконений и постановлений рабочего и крестьянского правительства. 1918 № 62 ст. 685, с. 47

^[4] ЦГАМО ф. 66 оп. 18 д. 48 лл. 5-7 с об.

^[5] ГАРФ ф. А353 оп. 2 д. 688 л. 17, д. 694 л. 14

^[6] Известия ВЦИК 1918 № 180; Революция и церковь 919 № 1 с. 34, ГАРФ ф. А3207 оп. 8 д. 23 лл 13

^[7] ЦГАМО ф. 66 оп. 18 д. 70 лл, 5-7.

^[8] ГАРФ ф. А-353 оп. З д. 737 лл. 233 с об.

^[9] ЦГАМО ф. 66 оп. 18 д. 17 лл. 23 с об.. 1 с об., 33

^[10] ГАРФ ф. А-2306 оп. 28. д. 18 л. 33

^[11] ЦГАМО ф. 66 оп. 18, д. 17 лл. 30,34

^[12] ГАРФ ф. А-353 оп. 4 д. 398 лл 168 с об.

^[13] ГАРФ ф. Р-130 оп. 3 д.98 л.98

^[14] ГАРФ ф. А-353 оп. 4 д. 398 лл. 169 с об.

^[15] Революция и Церковь 1919 № № 3-5 с. 65

^[16] ЦГАМО ф.66 оп.18 д.17 л.27

^[17] Московский Университет 1755-1930. Париж 1930, с.163,164.

^[18] ЦГМАО ф. 66 оп. 18 д. 17 лл 25, 26

^[19] ЦГАМО ф. 66 оп. 18 д. 17 лл 16-20,22 все с об.

^[20] Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия М.1983 с.462

^[21] Московский Листок 1917 № № 243,244,246; Русское Слово 1917 № № 245,247-249

^[22] Ю. В. Готье. Мои заметки М., 1997 сс. 45-49,117,118