Радостные тексты
Но чем же все-таки акафисты плохи? Ответ очевиден: изрядное их количество отличает банальность содержания, бесконечные повторы, не говоря уже о скверном языке и безумных идеях, обнаруживаемых во многих текстах этого жанра. Процитируем упомянутого выше московского святителя: «Всем новым творцам акафистов надобно пожелать, чтобы их акафисты были произведением духа, а не литературы, чтобы они читающего возводили к созерцанию или погружали в умиление, и питали назидательностью, а не осыпали градом хвалебных слов, с напряженным усилием отовсюду собранных». Характеристика хлесткая, обидная, но емкая и точная – тут не поспоришь.
А чем же акафисты хороши? Задавшись этим вопросом, я пару лет назад написал одну статью. Статья, хоть и достаточно конспективная и небольшая по объему, в целом, как мне казалось, отвечала на вопрос о причинах популярности акафистов. Но всё же меня не оставляло смутное ощущение, что я упустил нечто существенное. Вроде бы, всё и правильно, но нет какой-то важной детали в общей картине. Думаю, теперь я знаю, что это. Как обычно и бывает в подобных случаях, искомое лежало на поверхности и давно уже само просилось в руки.
В замечательной книге Элинор Портер «Полианна» главная героиня – неунывающая сирота, умеющая во всем видеть светлую сторону и заражающая всех своим оптимизмом, – рассказывает местному пастору о «радостных текстах Библии». «Ну, в Библии они, конечно, так не называются. Это мой папа их так называл. Ну, понимаете, это такие тексты, которые начинаются "Радуюсь, Боже!" или: "Возрадуемся…", или: "Ликую, Господи…" Ну и все такое прочее. Их много. Папа рассказывал, один раз ему было очень плохо, и вот он взял, да и сосчитал все радостные тексты в Библии. Знаете, их оказалось целых восемьсот штук!»
Так вот, может быть, дело именно в этом? Ведь почти в каждом акафисте многократно звучит «Радуйся!». Пусть не восемьсот раз, но в некоторых случаях – около двухсот, что тоже неплохо. А нам в нашей жизни очень не хватает радости. Про «покаянное чувство» мы слышим постоянно, священник с амвона – реального или виртуального – обличает прихожан в лицемерии и фарисействе, мир вокруг нас давно уже сошел с ума. А так хочется иногда просто чему-нибудь порадоваться. И вот это десятки раз повторяемое слово, хоть и не к нам обращенное, должно быть, обладает целительным воздействием на душу: приветствуя святого, призывая его радоваться, мы волей или неволей вовлекаемся в эту радость, которая приоткрывает нам грядущую радость и веселие Царства.
Да, конечно, есть немало и иных богослужебных последований, не менее радостных, но более глубоких. Замечательны каноны византийских гимнографов: Иоанна Дамаскина, Космы Маюмского, Иосифа Песнописца. Но мы вынуждены признать, что на слух эти тексты воспринимать практически невозможно. И дело тут не только в церковнославянском языке (хотя, конечно, морфология церковнославянского глагола никак не облегчает понимание). Главная проблема в ином. Во-первых, в текстах Октоиха, Триоди, в древних службах Минеи мы видим подлинное богословие, изложенное языком поэтических символов. Схватывать эту символику налету – дело крайне сложное даже и для тренированного уха и ума. Другая существенная сложность – это вычурный синтаксис, свойственный византийской гимнографии: расплести это извитие словес на ходу мало кому под силу.
В этом плане акафисты выгодно отличаются от канонов и стихир, тропарей и кондаков, седальнов и светильнов: их строение предельно просто, и нам, вчерашним скифам, так и не дотянувшимся до учености и утонченности ромеев, эти незамысловатые «радования» приходятся как раз впору.
Но нельзя ли, зная сильные стороны акафистов, что-то сделать с традиционной гимнографией? Нечего и говорить, что менять содержание канонов в сторону упрощения было бы странно и попросту глупо. Перевод на русский язык тоже не решит всех проблем. Можно было бы упростить синтаксис – но при чрезмерном упрощении это будет уже не поэзия, а нечто мертвое и безжизненное. Так белки при высокой температуре претерпевают денатурацию: утрачивая четвертичную, третичную и вторичную структуры, они вытягиваются в линию – но это уже мертвый белок.
Наиболее простым, быстрым и достаточно действенным выходом, возможно, было бы издание богослужебных текстов в карманном формате (как, собственно говоря, уже издаются акафисты, что делает их доступными каждому желающему во время пения в храме). Такие брошюры могли бы содержать церковнославянский текст, русский перевод, а возможно – и комментарии. Это позволило бы прихожанам более активно и сознательно участвовать в богослужении. (Кстати, это было бы полезно и применительно к литургии – евхаристические молитвы миряне не слышат вовсе.) Подобные издания особенно востребованы на первой седмице Великого поста, когда читают Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского. Но что мешает распространить эту практику и на другие дни богослужебного года?
Ну а пока ничего такого нет, народ будет петь акафисты. Ведь это просто, понятно, наглядно. И – радостно! А кто откажется от радости?
