Воспоминания о прот. Николае Сергиевском
Отрывки из книги известного публициста и прозаика А. В. Амфитеатрова о профессоре богословия Московского университета протоиерее Николае Сергиевском.
Отца Николая Александровича Сергиевского знала и почитала вся интеллигентная Москва,— религиозная и нерелигиозная, без различия. Кто не знал его как священника, с тем сближал его университет, где о. Сергиевский много лет читал богословие. Я живо помню некоторые его лекции,— очень эффектные, настроенные по камертону французских богословов. Красноречие иногда увлекало о. Сергиевского в сторону от простоты, делало его изложение несколько туманным. Он был большим любителем образных сравнений, по большей части очень удачных, но иной раз впадавших и в вычурность. Некоторые из таких сравнений Сергиевского живут и, конечно, долго будут жить в университетских преданиях. Он, например, приглашал своих слушателей «вести локомотив веры по рельсам разума». Говоря об отношении веры к опыту, он предлагал защитникам опыта «потушить непонятное им солнце и попробовать, не удастся ли им осветить мир всем понятными стеариновыми свечами». Студенты любили картинные лекции Сергиевского, да и читал он их превосходно: внятным, внушительным голосом, с ясною, правильной дикцией. Его строгая библейская фигура производила сильное впечатление,— особенно на тех, кто видел Сергиевского в первый раз. Сергиевский был добрым экзаменатором и за всякий мало-мальски толковый ответ ставил удовлетворительные отметки. Единицу он поставил, кажется, только раз в жизни — лицеисту, авторитетно начавшему излагать учение о св. Троице изумительным афоризмом: «Есть три Бога…» В другой раз, некоторому студенту-юристу попался билет об ереси Ария. Студент предмет знал плохо, но, принадлежа к беззастенчивому типу бойких говорунов, отомкнул фонтан красноречия и ораторствовал целую четверть часа в надежде «заговорить» экзаменатора.
Сергиевский невозмутимо слушал, с обычным ему выражением мертвенного спокойствия на холодном, точно мраморном лице. Наконец — «скончался певец». Сергиевский обратил на него благосклонный взгляд и сказал:
— Я выслушал с большим интересом суть вашей собственной ереси. Не потрудитесь ли вы теперь рассказать мне об ереси Ария?
Невозмутимое хладнокровие Сергиевского на экзаменах вошло в университетскую пословицу. Выходит как-то к экзаменационному столу студент, тоже юрист, берет билет, показывает Сергиевскому номер и… молчит.
— Не знаете? — спрашивает Сергиевский.
Студент молчит.
— Возьмите другой билет!
Студент берет другой билет, опять показывает номер и опять молчит.
— И этого не знаете?
Студент молчит.
— Возьмите третий билет!
Студент повинуется, но… та же история!.. И экзаменующийся — ни гугу, и экзаменатор безмолвствует, не без любопытства вглядываясь в лицо ниспосланного ему судьбою ученого богослова.
— Вы… — начинает наконец Сергиевский с изысканной вежливостью,— вы… курите?
— Курю-с,— отвечает студент густейшим басом.
— Вот и прекрасно! — обрадовался Сергиевский.— А то я уже думал, что вы немы… Потрудитесь прийти экзаменоваться завтра!
Отсрочки экзаменов, переэкзаменовки, экзамены не в очередь, с своим ли курсом и факультетом, с чужим ли, Сергиевский разрешал охотно, по первой просьбе обращавшегося к нему студента.
Несмотря на свою несомненную доброту, он был немножко формалистом. Старые швейцары учили молодых студентов, имевших надобность в Сергиевском, чтобы в стенах университета отнюдь не адресоваться к нему как к духовному лицу. Он все любил в свое время и на своем месте.
— Батюшка!..— взывает к Сергиевскому студент в дверях аудитории.
Сергиевский идет и не внемлет.
— Отец протоиерей!
Никакого ответа.
— Господин профессор.
— Что прикажете, господин студент? — моментально отзывается Сергиевский.
Наоборот, студент, обратившийся к о. Сергиевскому с «господином профессором» в притворе университетской церкви, получал от него порядочный нагоняй и внушение, что «здесь я служитель церкви, протоиерей, духовный отец, батюшка, а не ваш профессор»…
* * *
В книге А. А. Кизеветтера приведено довольно много анекдотов для характеристики знаменитого московского профессора богословия, протоиерея Н. А. Сергиевского. Некоторые из них, по своей общеизвестности, стали уже классическими («Батюшка!» — «Извините, господин студент, я не имел чести знать вашей матушки»). Иные совпадают, как варианты, с переданными мною в «Восьмидесятниках». <…>
У нас на юридическом факультете ставленье отметок по льготному способу Троицкого практиковалось многими профессорами, не исключая даже Ключевского, который прямо предлагал студенту:
— Если вам довольно четверки, я вам ставлю ее на веру, а если желаете пять, прошу отвечать.
И тогда отвечать надо было уже серьезно, а то, при провале, можно было съехать с гордо отвергнутой четверки на позорную тройку, хотя это бывало редко: обижать студентов, если они хоть что-нибудь отвечали, тройками не стеснялись только лютые профессора. Боголепов (впоследствии министр народного просвещения, застреленный Карповичем; у Кизеветтера — яркая и чрезвычайно меткая характеристика этого сухаря и «Каменного гостя»), финансист Янжул (вот то был Собакевич от науки!), требовательный римлянин С. А. Муромцев (впоследствии председатель Первой Государственной думы; тоже чудесно обрисован Кизеветтером, особенно как политическая фигура; в качестве профессора Муромцев студентами был уважаем, но не любим; той популярности, как Ключевский или поминаемые Кизеветтером М. М. Ковалевский, А. И. Чупров, Муромцев не имел, да едва ли о том и заботился).
Ходила в наше университетское время по рукам студенческая карикатура на экзамены. За столом сидят три экзаменатора: протоиерей Сергиевский, философ Троицкий и историк В. И. Герье, гроза филологического факультета. Перед ними — с растерянным видом — студент с выражением на лице ума среднего. Растерян же студент потому, что слышит:
Протоиерей Сергиевский говорит: «Веруй, не то будет единица».
Троицкий говорит: «Не веруй, не то будет единица».
А Герье говорит: «Веруй — не веруй, а единица все равно будет».
Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих // Россия в мемуарах.— М., 2004.— Т. 1.