«Надо понять, действия католиков — миссия или прозелитизм»

В рамках проходившей летом дискуссии по поводу визита Папы Римского в Украину протоиерей Максим Козлов дал Стране.Ru интервью, в котором оригинально истолковал термин «каноническая территория». В связи с созданием Ватиканом своей митрополии на территории России наше издание еще раз публикует мнение протоиерея.

В уточнении, а может и в богословском и каноническом осмыслении, нуждается сегодня понятие «каноническая территория», которое последние несколько лет стало активно употребляться сначала сотрудниками Отдела внешних церковных связей, а потом и православными публицистами, пишущими на тему отношений к инославным конфессиям: от Римско-Католической Церкви до тоталитарных сект.

Действительно, понятие канонической территории в полном смысле корректно употреблять по отношению к межправославным связям и статусам поместных Церквей, к древнему церковному принципу, который, к сожалению, ныне так часто не соблюдается: когда в одном городе должен быть один епископ, а в одной стране — одна юрисдикция, а не пять православных епископов, как в Нью-Йорке, не двое или трое, как в Париже.

Что же касается понятия «каноническая территория» по отношению к инославному миру, она даже и богословски представляется, по крайней мере, двусмысленной. Из нее исходит то, что мы де-факто признаем полноценность церковности в этих отпавших от Церкви сообществах, если по отношению к ним предполагаем руководствоваться тем же самым каноническим правом или некоторыми его основами.

Мы тем самым допускаем, что эта «остаточная», «ущербная» или некая иная церковность у католиков, англикан или протестантов настолько серьезно рассматриваема нами, что мы готовы с ними поделить мир на некоторые географические распространения, подобно тому как мы делаем это с поместными Православными Церквами.

Как мне кажется, и экклеозеологически это скорее ведет к выводам сомнительного свойства, чем к позитивным. Мы же не можем, исходя из понятия «канонические территории», отказаться от миссии в инославных странах. Скорее мы должны говорить не о невозможности такого рода миссий, а о методах: чтобы это была миссия, а не прозелитизм. И вот здесь, скорее всего, нам и нужно провести грань и поставить знаки вопроса.

Например, то, чем сейчас занимаются католики на территориях России, Украины, других стран Восточной и Центральной Европы,— это миссия или это прозелитизм? То есть попытка отторжения от других христианских сообществ — в данном случае прежде всего от Православной Церкви — христиан, которые до того худо или бедно в силу бытовой традиции или в силу осознанного мировоззрения осознавали себя членами этой Церкви, православными христианами, а теперь по разным побуждениям националистического, политического и уж в последнюю очередь конфессионального свойства вынуждены, выходит, стать римокатоликами.

То, что мы видим, и на что прежде всего должны указывать: акция, совершаемая католиками, не есть миссия, которая является естественным свойством для каждой христианской Церкви по заповеди Спасителя — проповедовать повсюду. Мы тоже уверены в том, что Православная Церковь есть Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь, что только она сохранила евангельскую истину в незамутненной и неповрежденной чистоте, и у нас есть стремление донести такой эту истину, естественно, для каждого христианина и для христианской Церкви.

В этом смысле само по себе стремление Папы Римского распространить католицизм как можно шире отнюдь не странно, оно очень понятно для верховного епископа колоссальной конфессии. Он конечно же хочет и не может не хотеть, чтобы католиков в мире стало как можно больше, но миссия может осуществляться методами, соответствующими Евангелию. Тогда она себе внутренне не противоречит.

Мы знаем мужественных католических миссионеров, добиравшихся и ныне добирающихся до Африки, сидящих в лепрозориях или живущих вместе с индейцами в районе Амазонки, и никто не бросит в них камень. И в значительной мере можно поучиться тому послушанию, той готовности идти туда, куда никто другой, кроме этих священников или монахов, не готов был идти.

Но мы знаем и совершенно других уже не миссионеров, но политиканов от миссионерства или миссионерствующих политиков, которые действуют отнюдь не ради истины церковной, а ради побуждений националистического или политического толка. Скажем, по антироссийскому отталкиванию стремятся утвердить католицизм как некую антитезу Православной Церкви.

В этом смысле их действия очень похожи на то, что делали большевики в первые годы советской власти. Это потом равно стали преследоваться все религии и все конфессии, это потом и баптисты, и старообрядцы, и католики, и буддисты оказались для советской власти одинаковыми антагонистами. А в конце 1910-х — начале 1920-х годов советская власть всячески пыталась использовать некие знаки благорасположения к неправославным конфессиям как способ борьбы с тем верующим, кого она видела главным своим противником на том географическом и политическом пространстве, которое оказалось в его руках.

Однако Русская Православная Церковь имеет право возражать против действий католиков, исходя из самой декларированной позиции Римско-Католической Церкви.

Если бы католики поступали, как иеговисты, которые говорят, что все иные, кроме них, есть такого рода грешники, которых нужно только побить камнями, условно выражаясь, и которые все наверняка погибнут, и никаких элементов спасительности и церковности в себе не несут, то тут можно было бы либо апеллировать только к гражданскому законодательству, как мы делаем по отношению к иеговистам, и вопрошать: полезно ли распространение такого сообщества, которое явно вредит гражданскому миру в стране?

Но ведь католики так не говорят. Официальная позиция Ватикана, никак не денонсированная и никак не отмененная, в том, что Православная Церковь есть Церковь, сохранившая таинства, подлинную иерархию по канонам Католической Церкви, католики могут в ней при наличии соответствующих условий исповедаться и причащаться, епископы и священники православные признаются имеющими полноту благодатных харизматических даров, ну и наконец, вспомянем термин, который не мы ввели в обращение, а католики в эпоху II Ватиканского Собора: Церковь-Сестра.

Можно дискутировать о том, корректен ли сам по себе этот термин, но они его декларировали — Церковь-Сестра, пусть отделенная, но равноценная с точки зрения, по крайней мере, полноты действительности и действенности таинств. В таком случае если эта позиция серьезна, если они действительно из нее исходят, то такого рода активность, которая осуществляется вопреки голосу этой Сестры и с очевидными свидетельствами о ее ущемлении, попрания ее прав, отторжение от нее паствы отнюдь не путем богословской дискуссии или культурной инициативы, — это есть позиция внутренне противоречивая. И о том, что она такова, что она, по сути дела, лицемерна в нынешнем ее варианте, наш долг говорить. Я думаю, что это наше очевидное право.

Стоит отметить, что во время визита в Украину впервые римский понтифик отказался от практики, которую он употреблял до того всегда при визитах в страны с непреобладающим католическим населением, пусть со значительным католическим меньшинством, но где католики не находятся в решительном большинстве, а именно — такие визиты он всегда согласовывал с позицией главной конфессии или главного религиозного сообщества этой страны.

Так было, между прочим, и при визитах в Румынию, в Грузию и в Грецию. Мы можем рассуждать, искренне ли действовали Синоды Грузинской, Элладской или Румынской Церкви, они, в свою очередь, находились под некоторым политическим давлением, но тем не менее на официальном уровне согласие на эти визиты Папы было дано. Но в данном случае позиция единственной канонической, всеми признанной — и православным миром, и самими католиками — Православной Церкви на территории Украины резко отрицательна по отношению к этому визиту.

Что, как не пренебрежение и не попрание собственных слов: «Мы никакого насилия не употребляем в Греции, мы дожидаемся согласия Элладской Церкви», когда такого согласия не последовало — заставило от своей принципиальности отказаться? Это очевидный метод двух стандартов, который на самом деле в официальной политике Ватикана всегда применялся и применяется: где слабо — там действовать силой, где можно договориться путем закулисной дипломатии — там договариваться путем дипломатии.

И уж если доводить эту логику до некоторого завершения или воспользоваться известным принципом «доведение до абсурдного», то нужно тогда дойти, по крайней мере, до ситуации 1589 года и рассмотреть вопрос о наличии католиков и католических храмов в этом регионе до Брест-Литовской унии, ну и в отношении многих других территорий можно было бы эту историческую почву поднять. Скажем, обсудить вопрос о великой Греции на юге Италии или о законности наличия латинского патриархата в Иерусалиме, учрежденного в XIX веке на всеми правдами и неправдами отторгнутых православных святынях Святой земли. Так что опять же здесь мы видим, что этот принцип восстановления как бы исторической справедливости применяется лишь частично и лишь по отношению к отдельному региону.

Католики никогда не пойдут на проведение этого принципа последовательно именно потому, что на самом деле возвращение того, что было отторгнуто, ударит по самой Римско-Католической Церкви, если говорить в целом о масштабах ее распространения.

Возвращаясь к событиям 1946 года, можно сказать, что конечно же значительная часть, то есть практически все униатские приходы, после Львовского Собора 1946 года перешли в Православную Церковь. Но если трезво оценить эту ситуацию: какая была альтернатива в 1946 году? Было, по сути дела, два варианта: или наша Церковь отказывается, по тем или иным причинам, принять эти приходы, и в таком случае сколько-нибудь значимое религиозное присутствие в Западной Украине организованно и легально прекращает свое бытие либо имеет чисто номинальный, декоративный характер; или Церковь спасает храмы, давая людям возможность ходить в них (таинства их теми же католиками признаются действительными) и — спасает христианство во всем этом огромном регионе. Что должны бы питать католики по отношению к Русской Православной Церкви за эту ее позицию? Благодарность.

В начале 1980-х годов достаточно навредил сегодняшний друг римокатоликов, а тогда первый их враг — расстрига Филарет Денисенко, который долго стоял на позиции, что у нас униатов никаких нет. Я помню его слова на заседаниях комиссии по вопросам христианского единства в начале—середине 1980-х годов: «Униаты только у вас на Арбате сидят, в Москве, а у меня в Украине никаких униатов нет».

Конечно, от внес свою лепту в нарастание напряженности, как и многим другим, он навредил Православию в Украине, но тем не менее не такие дурные в Ватикане дипломаты, чтобы не понять, что к позиции одного Филарета Денисенко все сводить невозможно.

Очевидно, что было желание воспользоваться сложившейся политической ситуацией и взять все, что можно было взять, а потом, мол, разберемся, потом можно будет извиниться и вернуть 2—3 храма при случае, пока же надо захватить эту территорию, благо так расположены к нам галицийские националисты.

Сегодня можно только предположить, что, по-видимому, Папа Римский в последние годы настолько сросся с осознанием себя в роли особенного харизматического лидера, не просто Папы, а исключительного Папы, некоторого апостола католицизма на традиционно некатолических территориях, что те, кто в нем подогревает эти стремления и интересы, находят благодатную почву в его душе и в его личных устремлениях.

Тем не менее хочу подчеркнуть, что помимо личностных устремлений мы не должны забывать и другого: католицизм в нынешнем своем варианте может быть только римским католицизмом. И поэтому, что бы там ни было, все модели христианского единства для католиков — это модели под приматом, под господством римского епископа. Тактика продвижения к нему может быть различной — от захватов до мягкой дипломатии установления братских отношений и богословских диалогов. Но принципиальная позиция Ватикана не менялась в веках — это единство при папском главенстве.

Страна.Ru