Евфросиния Керсновская: победившая ГУЛАГ

Житие в лагере

Евфросиния Антоновна Керсновская создала свою «скальную живопись» в 1963-64 годах — задолго до появления «Архипелага ГУЛАГа» Александра Солженицына, «Крутого маршрута» Евгении Гинзбург, «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Уникален жанр этого повествования — рисунки, сопровожденные подробными комментариями. При этом очевидно несоответствие: «По манере — это типичная альбомная живопись XIX века, то есть очень камерные, лирические изображения. А по содержанию — эпос», — говорит священник Владимир Вигилянский, подготовивший первую публикацию о Керсновской в «Огоньке» в 1990 году.

Еще уникальнее судьба Евфросинии Антоновны. Это взгляд человека, который никогда не жил при советской власти: сначала Евфросиния жила в несоветской Бессарабии, а затем сразу же была репрессирована. Она не знала советской пропаганды и имела «роскошь» смотреть на мир глазами человека, который слушается прежде всего своей совести. «Какое это счастье, когда не испытываешь колебаний, прислушиваешься к голосу своей совести и подчиняешься только ее приказаниям!», — записано в одной из тетрадей. Керсновская, сама того не сознавая, смотрела чуть-чуть со стороны и сверху, а ведь даже Солженицын говорил, что освободился от идеологического плена только спустя несколько лет лагеря. Керсновская была свободна всегда.

Рисованный эпос Керсновской — это огромное собрание из 1500 страниц текста и около 700 иллюстраций. Она сделала несколько копий рукописи, раздала их знакомым, взяв обещание хранить в тайниках до наступления лучших времен. Евфросиния Антоновна не считала себя писателем и художником; «воспоминания» — ее единственный опыт словесного творчества. Тем не менее их художественный уровень достаточно высок. Почему? Большую роль сыграло воспитание и врожденная культура автора. Она была дворянкой (отец — юрист, мать — преподаватель иностранных языков). Евфросиния владела шестью языками, знала и любила музыку... Все это помогло не сломаться в лагере: во время допросов она часами читала про себя стихи, услышав в кабинете начальника НКВД знакомую с детства музыку — обретала стойкость. Показательно, что самым тяжелым для Керсновской было испытание «парашей», стоявшей у всех на виду: «...это было причиной самого невыносимого страдания — хуже голода, хуже жажды, хуже холода, хуже самой нечеловеческой усталости. Самое мучительное, самое унизительное для меня чувство — стыд». А вот другого «стыда» — мук совести — она не знала. И не потому, что находилась в прелести. «Раз и навсегда приняла я решение: никогда не задавать себе вопроса "что мне выгодно?" и не взвешивать все "за" и "против", когда надо принимать решение, а просто задать себе вопрос "а не будет мне стыдно перед памятью отца?". И поступать так, как велит совесть. ...Это придавало мне силы и закаляло волю: у меня не было сомнений, колебаний, сожалений - словом, всего, что "грызет" душу и расшатывает нервы».

Неудивительно, что фильм, снятый режиссером Владимиром Мелетиным, называется «Евфросиния Керсновская. Житие». Ощущение жизни Керсновской как жития сложилось и у протоиерея Максима Козлова во время просмотра фильма: «Это действительно житие, несводимое к конкретным историческим обстоятельствам. Когда человек не может преступить Заповеди, убить из-за спины ненавистного начальника-садиста (а и такое искушение было у Керсновской — М. Х.) —это возводит судьбу до уровня патерика. Детали, история забудутся — ведь немногие знают сейчас в подробностях о гонениях Деция и Диоклетиана. Но подвиг первых христиан мы знаем. Таков же и путь Керсновской: это повествование не о ГУЛАГе, а о человеческой душе». Священник Владимир Вигилянский добавил, что через знакомство с Керсновской он пересмотрел свое отношение к труду. «Мы жили в советском, враждебном нам государстве, — рассказывает отец Владимир. — Труд на это государство мы воспринимали как вынужденный. А Евфросиния Антоновна не боялась в лагере никакой работы, работала не за страх, а за совесть. Любимой ее работой был... морг. Там она чувствовала себя человеком, полезным другим, пусть и уже умершим».

«Евфросиния Керсновская всегда поступала по совести, и ее жизнь доказала, что сознание внутреннего достоинства — куда более надежная гарантия выживания, чем позиция скорейшей адаптации», — убежден Арсений Рогинский, руководитель Научно-информационного и просветительского центра «Мемориал», один из комментаторов фильма. А фильм заслуживает отдельного внимания.

Житие на экране

Владимир Мелетин снял фильм «Евфросиния Керсновская. Житие» к 100-летию Керсновской в 2007 году. О ее рукописи рассказывают Дарья Чапковская — скульптор, преподаватель МГУ (в последние годы жизни Евфросинии Антоновны она ухаживала за ней); священник Владимир Вигилянский; Виталий Шенталинский — председатель комиссии Союза писателей России по наследию репрессированных писателей, автор многих книг; Арсений Рогинский.

Режиссер сосредоточен не на внешнем сюжете, а на внутреннем состоянии героини, хотя физически она не присутствует в кадре. Записи в дневнике, портреты комментаторов. Но преобладают в фильме рисунки, иногда с элементами анимации (что всегда очень неожиданно и эффектно: одна из деталей статичного изображения вдруг начинает двигаться). Это, наверное, самая удачная форма для кинопереложения записей Керсновской: показать мысли-рисунки, как они есть. Конечно, в фильм вошла лишь часть живописной «книги» — но ведь чтобы почувствовать вкус моря, достаточно попробовать одну каплю. 

Как победить ГУЛАГ?

«Я с детства искал ответ на вопрос, можно ли победить ГУЛАГ. И рукопись Керсновской убедительно подтвердила — можно, — говорит Игорь Чапковский, публикатор рукописи, человек, в чьей семье Евфросиния Антоновна жила в последние годы своей жизни. — Многие мне говорят, что читать книгу Керсновской, смотреть фильм о ней — тяжело. Но единственный способ изжить ГУЛАГ — не бояться смотреть на него, знать о нем». «Идеология ГУЛАГа — доказать, что его не было», — считает Игорь Моисеевич. — Если мы забудем о нем — он победит».

Священник Владимир Вигилянский согласен с Чапковским: «Сейчас стали часто поднимать тему о Сталине, причем эпоха сталинизма представляется в положительном, позитивном ключе. Спорить с этими мнениями — бессмысленно. Но необходимо говорить правду о нашем прошлом». Протоиерей Александр Борисов, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине, прихожанкой которого была в последние годы жизни Евфросиния Керсновская, также обеспокоен тем, что в нашей стране память о жертвах тоталитарного режима находится в забвении. Отец Александр приводит пример: в Европе многие концлагеря превращены в музеи, мемориалы, их активно посещают. У нас же единственный мемориал — на месте пермского лагеря. «Почему это стало возможным? Из-за разделения: тот, кто не относится к моему сообществу — уже не человек. Бог хранил Евфросинию Антоновну, чтобы она это рассказала». Именно с христиан, по мнению протоиерея Александра, должно сегодня начаться сопротивление всяческим разделениям.

О главном

Свою почти добровольную ссылку в Сибирь (было несколько возможностей избежать этой участи) Керсновская называла «великим постригом». Жизнь претворила эту метафору в реальность: Евфросиния прожила жизнь как монахиня — в нестяжании, безбрачии, послушании Божией воле. Она была безусловно верующим человеком. Ее записи пронизаны подлинным христианским духом, хотя в них нет теоретических рассуждений на темы добра, зла, милосердия и терпимости. Это не лубок — автору приходилось переживать сильнейшие искушения: убийством человека и убийством себя: «...как-то механически, уже поднимая руку с пистолетом, держа палец на курке, я скользнула взглядом, и... Перед окном проходили телеграфные провода и чуть ниже — колебалась ветка тополя. ... Было небо. Были облака. Была ветка — зеленая, свежая. Были и ласточки. И все это — будет. Будет!.. А меня?.. не будет?!.. Нет. Нет. Еще буду!!!»

Внутренняя радость — стержень, на который опирается автор и главная героиня книги Керсновской.

Недаром ее звали Евфросинией (с греческого — радость).

Впервые опубликовано 29 декабря 2009 года