Читалка экономиста Камиллы Тимербулатовой: современная российская проза и межкультурная коммуникация

Владимир Сорокин, «De feminis»

Этот сборник короткой прозы вышел совсем недавно и был на слуху. Я уже была знакома с творчеством Сорокина: это очень своеобразный автор, который много экспериментирует. У него свой стиль, писатель эпатирует читателя. В его новом произведении меня заинтересовало то, что оно посвящено женщинам, в том числе в сложных жизненных обстоятельствах. Там есть рассказы о надзирательнице в концлагере; об одаренной шахматистке; о девочке, которая пережила травматический эпизод и потом стала известной художницей; о писательнице, которая наносит себе повреждения, чтобы написать великий роман, лучшее свое произведение. Я купила книгу в бумажной версии, что сейчас не очень, наверное, популярно.

Я не заметила в этой книге большого сопереживания женщинам, мне не хватило их проработки как персонажей. Казалось бы, их мысли, переживания, внутренний мир описаны, но такое ощущение, что женщины используются как функция авторского замысла. Мы к ним не близки. Такое часто встречается у писателей, которые хорошо умеют писать обо всем, кроме женщин.

Наверное, больше всего меня заинтересовал рассказ о писательнице. Она долго ограничивала себя и вот наконец создала свое лучшее произведение – пересказ «Войны и мира», где все прилагательные были заменены на слово «чудовищный».

Этот писатель привлекает меня с точки зрения формы и эпатажности: какие у него приемы, что придумает в этот раз? В этот раз меня Сорокин не удивил.

Виктор Пелевин, «Омон Ра»

Виктор Пелевин – мой любимый писатель. Я люблю у него всё и с тех пор, как начала читать его романы, каждый раз покупаю его новинки – не так давно приобрела «KGBT+».

Я для себя открыла Пелевина, когда была еще студенткой, лет девять-десять назад. Для меня это писатель, который трансформировал мой взгляд на современную российскую прозу. Благодаря ему я стала интересоваться и другими российскими писателями, потому что после школы в основном читала либо русскую классическую прозу, либо зарубежную современную. А потом прочитала «Числа» Пелевина, и меня эта книга поразила.

Книга, на которой я хотела бы остановиться, – это «Омон Ра». В ней рассказывается о советской космической программе, но перед нами альтернативная реальность, так как события 60-х годов перемешиваются с событиями конца 80-х и начала 90-х. Роман описывает взросление мальчика по имени Омон, который хотел стать космонавтом.

Как всегда, здесь есть необычные сюжетные повороты – Пелевин тоже шокирует, но книга меня зацепила даже не сюжетом. Меня поразил конкретный эпизод, где люди, переодевшись в медведей, развлекали партийных руководителей и чиновников, которые были уверены, что перед ними настоящие звери. Каждый мог поучаствовать в охоте и потешить самолюбие, одолевая хищных животных.

Такими «медведями» работали отец и сын. Однажды иностранный гость решил напасть на жертву с ножом – и убил человека, который прятался в шкуре медведя. Описание чувств отца, у которого на глазах погибает его ребенок, очень задело меня.

Я обожаю пелевинский язык. Его можно читать бесконечно.

Джордж Сондерс, «Купание в пруду под дождем»

Это произведение — о том, как писать книги. Автор работает преподавателем в Сиракузском университете и преподает русскую литературу студентам, которые учатся на программе «Creative writing» и хотят стать писателями.

В этой книге Сондерс разбирает с формальной точки зрения шесть русских рассказов и одну повесть: «На подводе», «Душечка», «Крыжовник» Чехова, «Певцы» Тургенева, «Хозяин и работник» и «Алеша Горшок» Толстого и «Нос» Гоголя. Например, он пытается понять, почему в «Крыжовнике» Чехов делает такое большое отступление, так что получается вставной эпизод, и какие приемы используются. Это не учебник, а скорее курс лекций, развернутый и насыщенный комментариями литературоведческий анализ.

Нельзя сказать, что у американца нет чего-то такого, что есть у русского человека, который понимает сердцем отечественную литературу, но Сондерс будто бы что-то постоянно упускает или пытается с точки зрения разума объяснить то, что не выражается словами.

Тот же рассказ «Крыжовник» имеет своеобразную композицию. В нем будто нет кульминации, он ничем не заканчивается – один из героев рассказал историю, и его слушатели, не выражая к ней никакого отношения, легли спать. Сондерс выискивает моменты, которые отражают мнение персонажей о рассказанном.

Я не уверена в истинности его замечаний: мне достаточно почувствовать то, что происходит в рассказе, а попытка облечь это в слова кажется совершенно излишней. Что американский преподаватель мог разобрать на части, он разобрал, – и это правда интересно.

Эрин Мейер, «Карта культурных различий: Как люди думают, говорят и добиваются целей в международной среде»

Я посещаю курсы повышения квалификации для преподавателей. На курсах по английскому языку нам дали задание на каникулы прочитать книгу на языке оригинала ("The Culture Map") о межкультурной коммуникации и менеджменте. В ней можно узнать, как взаимодействовать с коллегами, как руководить группами, где есть представители разных культур, чем объясняются отличия между ними и как мы можем случайно обидеть людей или не донести свою мысль из-за культурных различий.

Автор имеет большой практический опыт решения межкультурных конфликтов. Большая часть книги – личные реальные истории. Например, она наблюдала, как китайцы работают в европейских компаниях, как голландцы коммуницируют с россиянами, как даже американцам и англичанам оказывается сложно понять друг друга.

Эрин Мейер проводит градацию культур по тому, насколько прямо в них передаются мысли. На основе этого критерия она выделяет два типа культур: high context cultures и low context cultures – культуры высокого и низкого контекста. В культурах с высоким контекстом, к которым относятся, например, Россия, Япония, Китай, Иран, многое подразумевается и не выражается словами. Мы, россияне, пытаемся читать между строк. В культурах с низких контекстом, наоборот, все говорят напрямую, не вкладывают дополнительных смыслов. К этому типу принадлежат США, Канада, Австралия. Например, когда китайцы слушают речь американцев, то пытаются выудить из разговора что-то еще, хотя те все, что хотели, передали на словах.

В high context cultures нужно «слушать воздух», а в low context cultures – только слова. «Тот, кто не умеет слушать воздух» – это японское сленговое выражение, которое в какой-то год признали самым популярным в стране. Никто словами не высказал недовольство, но атмосфера поменялась, и большинство японцев эту перемену уловили. Представители других культур на такие тонкости не обращают внимания.

Например, автор книги выступала с докладом на конференции. Она закончила выступление, обратившись к аудитории: «Всем ли все понятно? Если нет – поднимите руку». Никто не поднял. После нее выступал докладчик-японец, который при обращении к слушателям выбрал какую-то женщину и сказал: «Я вижу, что у вас есть вопрос». «Как вы поняли, что у нее был вопрос?» – «Было видно по глазам».

Есть и другая градация – по отношению к лидерам. К примеру, иностранные менеджеры в российских компаниях пытаются быть дружелюбными, ждут инициативу от работников, а те часто считают их слабыми.

Интересно также, как по-разному выражается критика. В России мы напрямую высказываем недовольство, а в Америке, наоборот, критика непрямая. Нам скажут: «Хорошая работа, отлично. В следующий раз можешь сделать еще лучше» – и это будет ужасное ругательство, а мы услышим похвалу и слова поддержки.

Подготовили Александра Егорова и Софья Полонская