Эффект разрушительного присутствия

Фраза не моя: бостонский теракт — первый теракт эпохи Твиттера. Что имеется в виду — наверное, всем более или менее понятно: события на финише Бостонского марафона получали практически мгновенное отображение онлайн благодаря сотням пользователей, которые снимали происходящее, писали короткие сообщения обо всём, что видели, и тут же публиковали всё зафиксированное в сети.

 

Текст: Михаил Моисеев

***

Первые полосы журналов, вышедших на этой неделе, — все без исключения — с огромными, на разворот, фотографиями чуть ли не момента взрыва. Для СМИ наступило «благодатное» время: пользовательский контент валом валит через аккаунты в соцсетях, в распоряжении журналистов — десятки камер наблюдения, сотни добровольных фото- и видеокорреспондентов. Не нужно самому находиться в эпицентре — нет, не взрыва, не будем так кровожадны; — в эпицентре событий, чтобы иметь возможность постфактум создать эффект присутствия у читателя или зрителя.

Кстати, хочется надеяться, что какой-то важный, последний, пограничный предел ещё не пройден: всё-таки на журнальных полосах размещены фотографии, сделанные буквально спустя секунду после взрыва. Сам же момент, когда сработало адское устройство, пока остается «за кадром». Хотя в том же Youtube и на сайтах крупнейших западных (а вслед за ними — и отечественных) изданий собраны целые разделы — ролики, снятые с различных ракурсов и фиксирующие всё без исключения: взрывы, кровь, крики, стоны, панику.

Про ТВ говорить не приходится: телеканал, который в день теракта не показал бы ролик со взрывом, в тот же день лишился бы всего своего руководства — такие «провалы» в профессии не прощаются.


Что нового я могу сказать об этом? Ничего. Про то, как присутствие насилия и жестокости в нашей жизни калечит нашу психику и психику наших детей, написаны сотни статей и интервью, сняты десятки телесюжетов. При этом, как ни странно, даже среди моих знакомых встречаются те, кто искренне считает, что, например, ребенка нельзя ограждать от знакомства с тёмной стороной жизни, потому что, мол, только тогда в нём выработается психологическая устойчивость и иммунитет к вирусу, который можно было бы цинично назвать ЭЖТ — «Это жизнь, детка». А иначе, убеждают меня эти люди, ребенок получит куда более серьёзную травму, когда (ведь этот момент неизбежно наступит рано или поздно, так?) столкнётся с окружающей нас действительностью.

Жуткие сцены в теленовостях, «ужастики», игры-«шутеры» — с точки зрения этих моих знакомых суть лишь средство «шоковой терапии», закаляющей психическое здоровье.

Ну да, ну да… Я был знаком с несколькими людьми, которым довелось повоевать — по-настоящему: в Афганистане, на Кавказе. Или видеть войну вблизи. И знаете — лишь один из них произвел на меня впечатление человека, не потерявшего своей цельности. Это был православный священник, он потом пропал без вести в Чечне. Да, тот батюшка был действительно цельным человеком, спокойным и основательным. Но даже про него нельзя было сказать, что его не покалечило постоянное созерцание нечеловеческой жестокости, убийств, страданий и крови. Просто он как-то умел сохранять в себе что-то главное.

Остальные «ветераны» — с ними всё проще и печальнее: ломаные люди, каждый по-своему продирающиеся сквозь память прошлого. Кого-то она отпускает от себя подальше, кого-то держит на коротком поводке. К слову: есть общая черта, по которой можно судить, насколько успешно человек воюет с этой памятью. Кто более или менее с ней справляется — тот почти ничего не рассказывает о своем опыте погружения в жестокость; наоборот, те, кто поддается и ломается — те готовы часами живописать жуткие подробности.

Ветераны Великой Отечественной, кстати, в большинстве своём не особо любили (к сожалению, приходится привыкать к тому, что писать об этих людях надо в прошедшем времени) разговоры о войне. От моего покойного дяди — участника войны, прошедшего от Сталинграда до Будапешта, воспоминания о тех страшных годах я слышал всего один раз. Да и то, почти всё это были типичные фронтовые байки; не хотела память возвращаться к жестокой, бесчеловечной правде войны.

Напрашивается аналогия — внутренне здоровому человеку незачем ни фотографировать раненых в теракте соотечественников, ни жадно «потреблять» этот контент, кликая по ссылкам в интернете. Но тогда получается, что нормальных вокруг почти нет. И мы сами по себе — носители вируса жестокости. Вот только почему-то, сколько ни «прививай» мы друг друга этим вирусом, иммунитет наш так и не повышается — скорее, наоборот.

Бостонские взрывы, как говорят эксперты, по всей видимости, носили больше устрашающий характер. И, надо признать, их режиссерам (кем бы они ни были) «шоу» удалось. Следующий шаг — онлайн-трансляция? Хотя — что это я: 11 сентября 2001 г. эта планка уже была взята, и весь мир в режиме реального времени наблюдал за тем, как гибнут люди в WTC. Совсем не хочется пророчествовать, но, подозреваю, не за горами тот день, когда в интернете появится видеролик теракта «от первого лица». Это, по сути, и сейчас уже нетрудно сделать — с технической точки зрения. Да и в кандидатурах на «главную роль», судя по всему, недостатка нет. Испытание жестокостью еще не набрало максимальных оборотов? 

Ну а пока... А пока беспристрастная статистика фиксирует всё новые красноречивые показатели. Ролик с видеозаписью взрывов на финише Бостонского марафона на аккаунте “Boston Globe” в Youtube — 24 миллиона (!) просмотров. Результаты поиска видео по запросу «бостонский марафон теракт» в Google — больше трёхсот тысяч роликов.


 

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале