Все Чарльзы Дарвины могут отдыхать

Икона, отреставрированная Александрой Данилиной

— Когда у тебя возникло желание реставрировать и писать иконы?

— Я думала стать реставратором, еще когда училась в восьмом классе школы, но такой специальности нигде, кроме как в Москве и Петербурге, не обучали. А желание рисовать иконы появилось гораздо позднее, когда я уже была студенткой факультета живописи в Одесском художественном училище. Тогда я уже стала всерьез ходить в храм. Естественно, я начала задумываться о том, что же всё-таки должен изображать художник, чтобы отразить всё самое главное, что несет его вера.

— Выходит, что решение это пришло вместе с верой в Бога?

— Да, я начала размышлять об иконе, формировалось именно православное мировоззрение, но решиться на серьёзный шаг и оставить обычную масляную живопись, чтобы писать иконы и ничего другого, было сложно.

— А почему ты стала именно православной?

— Когда я училась в школе, мне хотелось поступить на философский факультет. Я читала всяческую философскую литературу, потому что меня интересовал вопрос, откуда всё взялось. Собственно, это был вопрос сотворения мира, ради чего вообще человек живёт — те бытийные вопросы, которые, кажется, рано или поздно возникают у каждого человека. Я пыталась найти ответ в изучении философии, а потом однажды взяла у бабушки Библию, прочла её и поняла, что всё в ней — правда. В ней нашлись ответы на все те вопросы, которые меня тогда волновали. «Все Чарльзы Дарвины по сравнению с Библией могут отдыхать», — подумала я (смеётся).

— А как родители отнеслись к тому, что ты стала ходить в церковь?

— Мы с отцом часто разговаривали на тему: «А есть ли Бог?» Мне было непонятно, почему в школе нас учили, что Бога нет, и как вообще можно говорить и, тем более, доказывать, что чего-то нет? Значит, что-то всё-таки есть?! В этих разговорах выяснилось, что отец был человек очень верующий, и я навсегда запомнила его слова: «Ты можешь называть Его Богом, можешь называть Его Провидением, но я привык называть Его Богом». Мама не испытывала религиозных чувств, она была воспитана в духе времени, когда с церковью не просто боролись, а уже напрочь искоренили из жизни общества. Поэтому маме понять меня трудно.

Сень над Царскими Вратами. Икона Александры Данилиной

— А как произошла первая встреча с иконой?

— Дома у нас икон не было. Я даже ещё не имела представления о том, что такое настоящая икона, когда увидела две репродукции в журнале «Юный художник» — это были самые первые репродукции, которые только стали печатать, мне было всего 12 лет, и я отчетливо помню, как не могла оторваться от Богоматери Оранты Ярославской и от Владимирской иконы Божьей матери. Когда я их нашла в журнале, тут же вырезала и повесила на стену. Ничего не могла с собой поделать, чувствовала, что это что-то очень важное, чего я ещё не понимаю: ощущение красоты и немного — страха.

— Каким же было первое впечатление от посещения храма с настоящими иконами?

— Самое первое впечатление, как ни странно, было от Крещения. Вы мне, наверное, не поверите, но я очень хорошо помню мерцание воды, отражение свечей в купели, запах мирра, хотя мне было чуть больше года. Потом, в 18 лет, я попала на Пасхальную службу в полуразрушенный храм в моем родном Севастополе, но там икон тоже практически не было: люди сами принесли репродукции, у кого что было. О настоящей иконе я узнала, уже когда попала в Третьяковскую галерею. Это снова была Богоматерь Оранта Ярославская, и я поразилась, насколько по-другому она действует на восприятие: и материал, и фактура красок — совсем другие. В то же время ко мне пришла мысль: «Это настолько высокое и духовное, что я при всей своей греховности не смогу так писать!». Однако, как человек честный, я не понимала, как можно рисовать что-то другое.

— Ты на тот момент уже училась в художественном вузе?

— Я тогда только поступила учиться в Москву в Полиграфический институт, а до этого был факультет живописи в Одесском художественном училище. В первое лето перед учебой в Полиграфе состоялась очень для меня важная встреча. Я поехала на этюды в Троице-Сергиеву Лавру, где один батюшка спросил меня, чем я занимаюсь, и в ответ на мои слова: «Пейзажи рисую» сказал: «А надо бы — иконы». Мы поговорили об этом более серьезно, он взял меня за руку, благословил у иконы Серафима Саровского и отвел в иконописную школу при Лавре. Меня же тогда все ещё не оставляли сомнения в том, может ли столь грешный человек, как я, писать иконы, к тому же, у меня не было ни своих работ, ни документов, необходимых для поступления в школу иконописи — все они были в Полиграфическом институте. Мне было непонятно, как можно писать без учителя, на что тот батюшка сказал: «Ты, главное, рисуй побольше, а учитель появится». И это сбылось через два или три года. С тех пор вообще все пошло не как я хочу, а как Господь велит.

Александра Данилина

— Что же было после этой встречи в Лавре?

— Спустя какое-то время после неё я попала в Спасский храм Андронникова монастыря. Я пришла посмотреть иконы в Музей Древнерусского искусства имени Андрея Рублёва, который находится на территории монастыря, и зашла в храм. В храме мне очень понравилось. Там же через некоторое время прихожане стали заказывать мне первые иконы и, естественно, возникла необходимость советоваться с кем-то. Сначала я обращалась к настоятелю храма, отцу Вячеславу Савиных, потом другой священник познакомил меня с художниками-реставраторами в Музее Рублёва. Он сказал, что неплохо было бы мне пройти стажировку в Реставрационном центре имени И. Э. Грабаря.

— Это и стало началом серьезного обучения реставрации и иконописи?

— Не совсем так. Я пришла туда в надежде прослушать курс лекций, а там обучали людей, у которых уже был какой-то опыт, и которым нужно было получить какую-то степень. Каждый приходил со своими иконами и работал над ними под руководством опытных реставраторов, среди которых — и Адольф Николаевич Овчинников, художник-реставратор высшей категории.

— Эти люди стали твоими учителями?

— Да. Если у меня в работе возникают какие-то вопросы, я обращаюсь к ним. Был, например, в моей практике такой случай. Мне принесли икону с утраченной надписью, и непонятно было, кто на ней изображен: апостол Павел или апостол Петр. Обратилась к Адольфу Николаевичу — он сказал, что это апостол Пётр был.

— С чего начинается работа реставратора?

— Прежде всего, нужно пойти помыть руки (смеется). Очень важно, чтобы всё было чисто и аккуратно. Меня учили, что икона, нуждающаяся в реставрации, подобна больному, которого не стоит хватать грязными руками за его больные места.

—Приходится ли перед началом работы читать книги, отыскивать готовые иконы с подобным сюжетом?

— Конечно. Утраченную надпись как прочтешь иначе? Надо обязательно какие-то образцы находить, узнавать, что это за варианты надписи. Был однажды случай, когда одну икону на другую наклеили. Покрыли олифой, грунтом, на грунт приклеили другое изображение, а то, что было под грунтом, вниз головой оказалось.

— Каков образ жизни реставратора-иконописца?

— Если человек — монах, он ведет монашеский образ жизни. Если это мирской человек, он может вести любой образ жизни, но при этом он, конечно, должен быть благочестивым, искренне верующим, придерживаться всех церковных традиций, пытаться их соблюдать, стремиться обладать всеми качествами хорошего человека.

— Как выглядит твой рабочий стол?

— Как обычное место художника: стол, на нем — лампа и все соответствующие инструменты. Если предполагается работа с красками, то это — краски, кисти, если это удаление олифы — то, естественно, это скальпели, химические реактивы.

— А эти вещества не опасны для здоровья?

— Химические реактивы опасны, но, как мне врач-офтальмолог сказал: «Вы же не будете их в глаза закапывать».

Александра Данилина за работой

— Что тебе больше по душе: писать иконы или их реставрировать?

- Писать иконы — это серьезный, физически сложный труд. Зачастую это живопись в миниатюре. В реставрации есть много монотонной и однообразной работы, и когда я устаю от неё, на помощь приходит иконопись, в которой можно позволить себе творчество. Раньше я думала, что писать иконы надо только в каноне, придерживаясь очень строгих правил. С годами я стала понимать, что и в этом есть творчество, и оно заключается не в том, чтобы рисовать, например, одежду только того цвета, которого тебе хочется, а в том, чтобы, придерживаясь канона, придать изображению живости, обратить внимание на детали.

— А заказчики — все люди верующие?

— Заказы в основном поступают ко мне через храм и, конечно, от людей верующих, которым иконы нужны, чтобы молиться. Но обращался ко мне один атеист. Он сказал, что почитает старину, но не относится к иконам как к элементу религиозного культа.

— Ты за работой чувствуешь себя творцом?

— Нет, Творец — один. Хотя в самой работе много творчества.

Беседовала Ева Галкина

Впервые опубликовано 15 декабря 2008 года