Не вширь, а вглубь. Путешествие в Заингирь

Заингирь — деревня в одном из уголков Костромской области. Большая? Сейчас не очень — 50 человек постоянных жителей. Зато (по местным меркам) благополучная: трудоспособное мужское население работает на лесопилке, и вообще присутствует — в деревне не «одни бабушки». Кроме того, Заингирь — это уже север: низкое прозрачное небо, лес-тайга, прожорливые гигантские комары, крепкие некрашеные дома, серьезные люди.

На станции Нея (600 км. от Москвы) нас встречает «хозяин», пригласивший нас сюда, Василий Петрович со своим другом — на уазиках они отвезут нас в деревню. Потому что автобус в Заингирь ходит раз в неделю.

Кто такие «мы», которые решили провести неделю заслуженного летнего отдыха в одном из «медвежьих углов» нашей необъятной родины, в чьих рюкзаках — пенки, спальники, рабочие перчатки, саперные лопатки, молитвословы и ... бадминтон? Мы — «РеставросЪ».

...50 километров по асфальту, грунтовке, бездорожью — мы в Заингири. В центре — красавец-храм. Любуемся. Наиболее просвещенные восхищаются: «Какой прекрасный образец архитектуры XVII века!». Ан нет. Это в XIX веке построили, но в стиле XVII.

... почему-то здесь глаза у всех — цвета неба: голубые, прозрачные.

Василий Петрович Седов — музыкант, больше двадцати лет ездил со своим ансамблем балалаечников «Карусель» по свету. Потом, в середине девяностых, ансамбль распался (по понятным причинам), а судьба завела Василия Петровича в Заингирь. Собственно, 15 лет назад он приехал в эти места на охоту (а охотникам здесь действительно раздолье, костромские леса —  уже практически тайга, с волками, лисами и медведями) и, увидев заброшенный храм, не смог «пройти мимо». Тогда еще нецерковный человек неожиданно для себя взялся восстанавливать храм. Купил здесь дом и участок и стал жить на два дома — полгода в Москве, полгода в деревне.

Реставрос приехал в Заингирь уже во второй раз. В течение всей смены мы могли вдохновляться прошлогодними подвигами наших предшественников: о первопроходцах Реставроса рассказывала стенгазета на стене местного магазина. Трогательно.

Командир рвался в работу, но В.П. нас потихоньку осаживал: мол, рабочие, которые пол настилать будут (а мы теоретически должны были помогать именно им) вчера как раз собрались, отметили начало работ... ну и...ну вот... Понятно. Командир хмурится...

Несколько десятилетий назад вокруг Заингири было еще несколько крупных деревень, сейчас от них не осталось ни бревнышка. А вообще деревня именуется так по названию реки, на которой стоит — Ингирь. А уж как Ингирь получила свое название, доподлинно, конечно, неизвестно... Маленькая, бурная и холодная речка с омутом, в котором можно купаться.

В.П. представляет нам одного из рабочих, своего тезку Василия. Василий предстает перед нами «тепленьким», но уже на следующий день и он, и остальные рабочие потихоньку втягиваются в работу. А потом — работают так ловко и красиво, что можно балет не смотреть: прямо-таки танцуют на досках. Так легко, так изящно...

Неспешность и, я бы сказала, несуетность у деревенских не только в характере, но и в движениях: они экономны и расчетливы. Это нам, городским, все время не хватает физического труда, вместо него нынче предлагается фитнес (что тоже неплохо) и пробежки в парке. А тут — пока воду принесешь, сено сгребешь и т.д. Местные все как один жилистые и подтянутые, хотя лишний раз без толку граблями махать не будут.

Нда, грабли... Они у меня почему-то вгрызаются в землю, но совсем не цепляют сено. И тут премудрость! Учат. Учусь. А коса кажется легкой только первые пять минут.

Это первой заингирской смене повезло — шутка ли, шестеро парней! У нас — всего трое, и когда командир Костя говорит, что за неделю мы должны выкопать отмостку — мне это кажется утопией.

Восемь часов с лопатой тоже в теории кажутся неприложимым к моим силам подвигом, однако не только копаю и не умираю на месте, но и не болит потом ничего!

Год назад ребята из Реставроса выкинули из подпола храма тонны перегнившего зерна (в советское время храм использовался под зернохранилище), из-за которого сгнил «родной» деревянный пол церкви. Вообще между досками и грунтом должно быть достаточно пустого пространства, примерно метр, чтобы не нарушалась циркуляция воздуха.

Прежде чем настелют новые доски, командир посылает нас еще раз вымести пространство под полом, выкинуть завалившиеся туда обломки кирпичей и досок. «А зачем это нужно? — наивно спрашиваю я, — какие-то технические причины?» Костя сначала молча хлопает глазами, потом удивляется вслух: «А как же можно, чтобы в храме под полом мусор валялся?». Да уж, с таким командиром... не только в Заингирь, но и в разведку :).

Трудовая смена развивает множество скрытых талантов, ведь работать нужно с умом. Дать каждому работу по силам, но при этом максимально эффективно каждого использовать, распределить инструмент, продумать порядок выполнения работ...

Очень важное, может, и главное в смене — «единение в молитве»: мы вместе читаем утренние и вечерние молитвы, молимся до и после еды. «Где двое или трое соберутся во имя Мое».

Часть субботы и воскресенье — «выходные»: уже не работаем, но ходим на службы и ездим на экскурсии. И тем не менее успеваем «откопать» две стороны храма — а это значит, что уже в этом году он будет отсыревать и разрушаться гораздо меньше. А сколько тачек песка мы вывезли, какие ямы придорожные засыпали!...

Девическая часть группы в смене имеет прекрасную возможность удовлетворить хозяйственные «инстинкты»: в обычной жизни не так уж часто приходится готовить на 10-15 человек, а тут — пожалуйста. Тем более, что все будет потреблено гарантированно благодарными едоками. Но на самом деле дежурство на кухне — дело достаточно «адреналинное»: то каша подгорит, то электричество отключат (и придется за час до обеда учиться топить печь и доваривать на ней макароны). Опытные реставросцы знают, что дежурить на кухне — труднее, чем работать вместе со всеми, поэтому дежурному всячески помогают и сочувствуют.

Мы были даже немножко «миссионерами»: глядя на нас, «откапывать» храм стали помогать и местные ребята. Еще бы, приехали «москвичи» —  и зачем-то тут копаются, как будто делать нечего...

В деревне уже давно нет даже начальной школы, а клуб выглядит совсем «нежилым». При этом как-то вечером мы обрели там свет, стол для пинг-понга и дочку В.П. Машу, которая учила местного паренька Игоря тонкостям игры. В итоге на районных соревнованиях они заняли первое место. Меня же изрядно удивил и сам факт проведения соревнований (думала, нынче это уж совсем не в моде) и любовь населения глухой деревни к настольному теннису. В волейболе местные ребята тоже показывали класс, правда, прежде чем сразиться на поле, пришлось это самое поле выкосить косой. Зато потом все было по правилам.

В лес, который окружает Заингирь, не войти: так густо растут деревья и кустарники. Ближайшая деревня в десяти километрах, поэтому нам рекомендовали в «тайгу» не соваться. Да, собственно, было и незачем: в начале июля, когда подмосковные хозяйки доваривали последние банки клубничного варенья, в заингирских лесах земляника была еще зеленой, а грибной сезон не начался.

Мы были в Заингири восемь дней. Этого оказалось достаточно, чтобы прочно «выпасть» из городской жизни, научиться в тумане и темноте ориентироваться на пересеченной местности, притерпеться к комарам, не страдать от отсутствия мобильной связи (сеть ловилась только с пенька, стоящего посреди деревни, и во время «сеансов связи» мы были вынуждены принимать позу Статуи Свободы). Именно такая жизнь оказалась очень соразмерной человеческой натуре: немного людей, немного пространства, немного информации — но достаточно времени, чтобы все почувствовать, увидеть, осмыслить. Жизнь не вширь, а вглубь.

P.S.: Осенью, уже без нас, собрались вставлять стекла в оконные проемы. Василий Петрович со товарищи, поглядывая на высокие окна, прикидывал, какую технику придется пригонять —  то ли кран, то ли... Вася попросил «Петровича» не торопиться и, под накрапывавшим дождичком, сходил за приставной лестницей, прихватил в рот гвозди и в руку — стекло, взобрался к проему и все вставил. И даже не понял, чему остальные удивились.

P.P.S.: «А я была в Заингири!» Собеседник гарантированно удивится больше, чем если бы я сказала, что на прошлой неделе слетала в Зимбабве. И это будет поводом рассказать о «Реставросе», костромской деревне, «пеньке связи» и ансамбле «Карусель», который на пяти балалайках и аккордеоне играл свиридовскую «Метель» так, как ни один оркестр в мире.

Впервые опубликовано 19 ноября 2008 года 

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале