Преображение по Рафаэлю

19 августа — Праздник Преображения Господня. В истории известно больше иконописных, нежели живописных примеров Преображения. Причина, возможно, отчасти в том, что именно условный язык иконы наиболее адекватно мог передать чудесную сцену явленного ученикам Божественного света, момент, когда воочию можно увидеть объединение Божественной и человеческой природы Христа.
 

Западноевропейская живопись гораздо чаще обращалась к событиям Рождества или Распятия. Тем не менее, и она подступалась к этому сюжету со своим более реалистичным (разумеется, еще условно реалистичным) языком. Пример, который вспоминается едва ли не в первую очередь, — работа Рафаэля, хранящаяся в Ватиканской пинакотеке. Раньше всего, в IV веке, праздник Преображения появился в Палестине, где императрица Елена установила храм Преображения. На Западе официальное утверждение празднества относится к XV столетию, хотя в отдельных местностях (например, во французском Туре) его отмечали уже давно. Произошло Преображение за 40 дней до Пасхи, однако Православная церковь перенесла торжество на 19 (и 6 по старому стилю) августа, чтобы оно не пересекалось с Великим постом.

Но вернемся на Запад, к Рафаэлю. Один из трех великих художников Высокого Возрождения, он не отличался ни трагизмом Микеланджело, ни многочисленными увлеченными научными изысканиями Леонардо, — его искусство было мягким и приятным для глаз, оно искало гармоничный идеал человека. Рафаэль был востребован и уважаем, а его последователи подхватили стиль своего маэстро и продлили ему жизнь. Так случилось, что «Преображение», начатое в 1518 году, стало последней работой Рафаэля и было закончено в 1520-м уже его учениками, главным образом известным художником-маньеристом Джулио Романо.

Преображение от Рафаэля и его мастерской очень шумно. Шумно потому, что многолюдно. Потому, что вся эта публика — апостолы, Моисей и Илия по сторонам от Христа, просящий излечить бесноватого сына отец и просто свидетели чуда — активно жестикулируют, удивляются и восклицают. Наконец, сам Христос не просто стоит на горе Фавор, с просиявшим лицом и одеждами, осеняемый Божественным светом из облака при словах Бога-Отца «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте» (Мф. 17:5). Он — что соответствует скорее Вознесению — воспарил над землей.

 

Важный момент: во-первых, зримое указание на будущее Воскресение. Во-вторых, Божественная природа Христа дополнительно акцентируется четким разделением на горний и дольний, небесный и земной миры. В-третьих, здесь есть еще и символическое разведение этапов Ветхого (за который выступают Моисей и Илия) и Нового Завета (начавшегося с приходом Мессии). А присутствие Илии (взятого на небо в огненной колеснице и связанного с темой воскресения), вероятно, усиливает аллюзии на будущее Воскресение Христа. Необычное положение Христа дополнительно активизирует эти смыслы.

Наконец, еще одна деталь. Говорят, что в облике Христа угадываются черты самого Рафаэля. Говорят также, что гении чувствуют приближение смерти. А еще, что эта (еще незаконченная) картина стояла у гроба художника. Получается, что живописец не только попытался символически объединить воедино два чуда христианской истории, но и в определенном смысле предсказал собственную кончину и вознесение на небеса в таком претенциозном духе, сравнив себя с Христом.

К этой работе можно относиться по-разному — как, собственно, и делают. Уже в силу того, что она завершает творческий путь Рафаэля. Такие произведения невольно хочется хвалить, однако рафаэлевский (вкупе с учениками) рассказ о Преображении кажется чересчур многословным, эмоции граничат с театральностью, а герои кажутся слишком экзальтированными. Погоня за эффектностью — контрастное освещение, обилие цветных драпировок, изгибы многочисленных фигур, разделение на небесную и земную части — приемы, заставляющие припомнить масштабные композиции для Ватиканского дворца. Такие, например, как «Диспута» с тем же размежеванием на горнее и дольнее; как многолюдная «Афинская школа» или как «Изведение апостола Петра из темницы», драматизм которого построен на жесткой игре света и тени. А более ранний (и более эффектный, поскольку более нежный, деликатный) пример вознесения на облаках — «Сикстинская Мадонна».

 

Рафаэль — ровный художник с узнаваемым стилем, который он не собирался менять. Его прижизненная слава, да и прошедшее с тех пор время показали, что ставка была сделана правильно. Эпоха Ренессанса, одним из столпов которой он был, возродила не только интерес к человеку, поставив его в центре вселенной, но и принялась за активное развитие всех сфер его жизни. И театра далеко не в последнюю очередь. Каждое время и каждый человек расскажут вам историю со своими, самыми важными для него, акцентами. Описанное евангелистами Матфеем, Марком и Лукой чудо Преображения Христа, повергшего ниц изумленных учеников, явившего в лучах высшего света свою Божественную природу Петру, Иакову и Иоанну, т.е. чудом «доказавшего» чудесное, можно пытаться передать в строгой, сдержанной манере иконописи. Чтобы лишь приподнять мистическую завесу чуда, сохранив его тайну в неприкосновенности. А можно к этому событию подойти со стороны его воздействия на человека, подробно разглядеть, кто как реагирует на небывалое — это случай Рафаэля и его мастерской. Для них важно повествование - недаром в ватиканском произведении совмещены последовательные эпизоды Преображения и момент появления бесноватого юноши (которого Христос увидел, «в следующий день, когда они сошли с горы» (Лк. 9:37). И здесь — не что иное как желание насытить историю подробностями, т.е. придать ей еще большей убедительности.

В одном случае получается молчаливый образ для поклонения, в другом — шумное, почти театральное по своей патетике произведение, хотя и заказанное для Церкви...

Впервые опубликовано 17 августа 2007 года

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале