Христос Спаситель и еврейская революция. Часть 3

«Был же Варавва разбойник». Странно, что под этим же немудреным эпитетом он остался в памяти и верующего народа, и представителей научного толкования. Но за простых разбойников народ не заступается, а требует для них более строгих кар, нежели судебная власть.

Читайте же у других евангелистов о Варавве слова, которых вы прежде не замечали.

Начнем с вопроса, поставленного раньше, но пока еще остававшегося без разъяснения: когда же произошел последний перелом народного чувства из благоприятного отношения к Спасителю к противоположному? На это ответят нам евангелисты Марк и Иоанн. От первого мы узнаем о том, что оставалось незамеченным в библейской науке. Руководствуясь последнею, люди привыкли думать, будто народ, предстоявший Пилату, пришел вслед за Синедрионом и его Жертвой и что речь была с Пилатом о Христе, а затем, когда Пилат предложил освободить Спасителя ради Пасхи, народ не согласился на это и стал настаивать, чтобы отпустили разбойника Варавву.

Такое неожиданное и беспричинное присоединение народа к враждебному обвинительному шествию со Христом на суд к язычнику, тогда как само предание Его и первоначальный допрос совершались ночью из опасения народного мятежа (Мф. 26, 5; Мк. 14, 2), при подобном понимании событий остается соверешнно неестественным. На самом же деле сочувствие народа Спасителю продолжалось еще в пятницу утром и самый народ оказался пред Пилатовым преторием не вслед за Христом, а по другому, своему собственному делу. Это следует из повествования Марка, и если у него, как и у всех трех первых евангелистов, требование народа осудить Христа все-таки оказывается неожиданным, то по той же причине, по которой у них остается необъясненным, зачем Спаситель ходил по водам. Но к этому мы еще возвратимся. Как же представляет Марк появление у Пилата толпы народной? Он пишет, что, когда уже начался допрос Иисуса Христа Пилатом, то в это время «народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них» (15, 8), потому что «на всякий праздник отпускал он им одного узника, о котором просили» (ст. 6). Итак, крики народа об исполнении сего обычая поднялись вне всякого отношения к судебному делу Иисуса Христа. Одно из трех: или приведшие Спасителя нашли около претории толпу народа, собравшуюся для ходатайства за Варраву, или последняя пришла и застала у Пилата собравшихся врагов Христовых с Божественным Узником, или обе толпы пришли случайно разом, но из разных мест и по разному делу. На это можно найти указание и у святого Матфея. Здесь евангелист, описывая допрос Спасителя и удивление Пилата, продолжает: «Итак, когда собрались они» (т. е. народ, а не сопровождавшие Иисуса Христа), «сказал им Пилат: кого хотите, чтоб я отпустил вам: Варавву или Иисуса, называемого Христом?» и пр. (27, 17).

 Поленов В.Д.

Почему же был так люб народу Варавва? Почему с такою настойчивостью они выпрашивали его у Пилата? Почему Пилату так нежелательно было его отпустить? Апостол Иоанн, прибавляющий подробности к сокращенным повествованиям прочих евангелистов, говорит, по обычаю, совсем кратко о том, что у тех изложено более подробно: он, например, умалчивает о 30 сребрениках, лжесвидетелях, об ответе Иисуса Христа из пророчеств Даниила, об Ироде, о благоразумном разбойнике и пр. О Варавве он говорит короче всех прочих евангелий: «Был же Варавва разбойник».

Странно, что под этим же немудреным эпитетом он остался в памяти и верующего народа, и представителей научного толкования. Но за простых разбойников народ не заступается, а требует для них более строгих кар, нежели судебная власть. Читайте же у других евангелистов о Варавве слова, которых вы прежде не замечали.

Вот пишет Марк: «Тогда был в узах некто по имени Варавва со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (15, 7), а Лука повествует так: «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство» (23, 19, 23).

Только Матфей ограничивается кратким выражением: «Был тогда у них известный узник, называемый Варавва» (27, 16).

Из этих выписок ясно во всяком случае то, что Варавва был не просто разбойник, а революционер, предводитель шайки, лицо, известное народу, бывшее виновником городского мятежа. Вот почему он был люб революционному народу, и особенно его духовным вождям: читайте, ради Бога, дальше по Марку: «Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустить им лучше Варавву» (15, 11).

Сколь богато содержание этих немногих, почти не замеченных в науке слов! Должен признаться, что я сам добрался до их смысла уже на пятом десятке лет своей жизни. Из этих слов видно, во-первых, то, что высказал Синедрион по воскрешении Господом Лазаря, т. е. что первосвященники и фарисеи участвовали в готовившемся народном восстании или, вернее, руководили им и что соображения толкователей, будто они казнили Христа из опасения народного восстания, совершенно противоположны исторической действительности. Во-вторых, отсюда явствует, что и в эти роковые минуты народ еще не был против Христа, что он колебался в выборе между Ним и Вараввой, на что можно найти указание и во второй призывной речи апостола Петра после Вознесения Господня на небо и ниспослании Святого Духа (Деян. 3, 13). Весьма возможно, что лукавые люди внушили народу, будто Иисуса Христа и так отпустят, как ни в чем не повинного, что Его предлагает Пилат отпустить любящему народу только для того, чтобы не уступить героя революции Варавву; во всяком случае, симпатия народа к последнему была выражена очень настойчиво, и если для предпочтения его Иисусу Христу понадобились уговоры первосвященников (ср.: Мф. 27, 20), то ясно, насколько народ был еще далеко от той злобной ненависти к Спасителю, которая разгорелась через несколько десятков минут с такою страшной силой и даже с заклятием своих душ и своего потомства. Причину постепенного возрастания последней выясняет только Иоанн, а по первым трем евангелистам, особенно по Матфею и Марку, этот быстрый переход от колебания к бешеной злобе остается совершенно непонятным, а умолчание их о причине сей быстрой перемены объясняется, как мы упомянули в начале статьи, только тем, что о ней нельзя было писать, потому что пояснить дело значило бы выдать революционную настроенность народа и ускорить упразднение его автономии, что совершилось после восстания 67 года и последовавшего затем разрушения Иерусалима и храма. Писателю четвертого Евангелия не для чего было обходить молчанием эту сторону событий, ибо его Евангелие писалось уже после разрушения иудейского царства.Суриков В.И.

Верный своему обычаю опускать то, о чем уже писали прежние евангелисты, апостол Иоанн даже не упоминает о том, в чем обвинили Иисуса Христа пред Пилатом Его враги, но, вероятно, предполагает известными читателю слова 3-го Евангелия: «И начали обвинять Его» (пред Пилатом), говоря: «Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать Кесарю, называя Себя Христом Царем» (23, 2).

Помянутая вероятность основывается на том, что, по Иоанну, Пилат прямо спрашивает Иисуса Христа: «Ты ли Царь Иудейский?» (18, 33). Враги Христовы знали, какое обвинение более всего заинтересует римского правителя и потому, по еврейскому обычаю, не остановились пред самой злостной клеветой о подати и о покушении на власть, тогда как Спаситель тем и навлек на Себя неудовольствие народа, что отказался от последней, а, как Он говорил о законности подати римлянам, это все мы знаем. Ответ Спасителя о царстве не от мира и истине совершенно уверили Пилата в Его невинности, ибо правитель и раньше знал, что Христа предали из зависти (Мк. 15, 10). Однако Пилат был, видимо, раздражен на иудеев и, издеваясь над их революционным настроением, сказал им: «Хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?» (Ин. 18, 39). Следующий стих, как и повествование Марка, дает основание думать, что ходатайство о Варавве началось раньше представления ему Иисуса Христа, ибо стих этот читается так: «Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву». Причем тут слово опять? еще ни о каком крике народном евангелист не упоминал. Должно думать, что пререкание о Варавве началось раньше, затем было прервано появлением врагов Спасителя и Его Самого, чем Пилат и пожелал воспользоваться чтобы взамен вовсе не желательного для римского правителя бунтовщика отпустить на свободу неповинного Учителя. В ответных криках народа еще не определилось враждебное отношение народа к Спасителю, но только настойчивое желание выручить Варавву. После этого речь о Варавве и не возобновляется в четвертом Евангелии: видимо, Пилат теперь уже решил исполнить требование толпы, сочувствовавшей бунтовщику Варавве, но тут же решил и отомстить революционному народу, предав посмеянию его излюбленную революционную идею о национальном царе, который свергнет римское иго. При этом Пилат хотел наполовину удовлетворить злобное чувство врагов Христовых, и вот, выслушав крики о Варавве, «Пилат взял Иисуса и велел бить Его.

И воины, сплетши венец из терна, положили Ему на голову и одели Его в багряницу«(в которую одел Его Ирод) «и говорили: радуйся, Царь Иудейский, и били Его по ланитам, Пилат опять вышел и сказал народу: вот я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины» (19, 1-3). Конечно, с общечеловеческой точки зрения, страшно бичевать человека, признаваемого невинным, и издеваться над ним, но гордый и презрительный римлянин думал, что Иисусу Христу будет и то милостью, если взамен требуемой Его врагами смертной казни Он подвергся только бичеванию и осмеянию, которое притом относилось не столько к Нему, сколько к автократическим замыслам иудеев. Сверх того Пилат пытался возбудить сострадание к столь измученной уже жертве фарисейской ненависти. «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се человек!» (ст. 5).

Игемон не думал, вероятно, что осмеяние народного идеала, народного стремления к свободе за невозможностью отомстить виновнику этого оскорбления перейдет на Того, в лице Которого представлено поругание революционной идеи. Но так бывает обычно*.

* Припомните, как в «Войне и Мире» граф Ростопчин перенес с себя на невинного молодого мещанина народную злобу, и юноша был растерзан толпой.

Однако еще и в этот момент любовь ко Христу и память Его благодеяний не совсем были исторгнуты из сердца народа: народ еще колебался. Но зато «когда увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его!» (ст. 6). В этих сердцах уже не было сострадания, но к личной ненависти присоединилась и злоба на то, что Чудотворец дозволил поганым язычникам в Своем Лице надругаться над тем, что было для них всего дороже: Он и прежде не выразил сочувствия восстанию, а теперь и Сам муки терпит, не желая защитить новым чудом честь народа и его будущих царей. Отсюда - дальнейшие ругательства на Голгофе первосвященников, книжников, старейшин и фарисеев, подогреваемые обидною для народа надписью на кресте: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти» (Мф. 27, 41, 43; Мк. 15, 31; Лк. 33, 35). Но пока одного крику еще мало: нужны новые доводы, чтобы убедить Пилата согласиться на распятие Спасителя, тем более что и народ пока видимо колеблется прежнею любовью и состраданием ко Христу и раздражением по поводу того, что он видит пред собою. Итак, первосвященники, их слуги и фарисеи, которых Иоанн называет иудеями, выделяя их из общего понятия «народ», сослались было на свой закон, по которому Иисус должен быть умерщвлен, «потому что сделал Себя Сыном Божиим» (19, 7). Такого, конечно, закона нет, и мы знаем, как Господь отклонил от Себя такое обвинение раньше (Ин. 10, 34-36), да и вообще Мессию евреи мыслили как Сына Божия (Ин. 1, 34, 49). (Хотя и не Бога.) Что же касается Пилата, то подобное обвинение произвело на него обратное впечатление: он «больше убоялся» и, уединившись с Иисусом на несколько минут, «с этого времени искал отпустить Его». Однако опытные интриганы - иудеи знали, чем можно понудить Пилата, и стали намекать на возможность доноса: «Если отпустишь Его, ты не друг Кесаря» и т. д. Пришлось Пилату признать дело политическим процессом, быть может как дело «об оскорблении величества», и он воссел на Лифастротон, но, надеясь поправить дело, тремя словами погубил Иисуса Христа, крикнув иудеям: «Се Царь ваш!» Первый возглас игемона: «Се человек!» - взывал к состраданию и для всего народа не был роковым, а в этих словах - «Се Царь ваш!» - услышали презрительную насмешку над своею мечтою: вот что я делаю и сделаю со всяким великим царем; вам ли, презренные, мечтать о низвержении нашей власти?

«Но они закричали: возьми, возьми распни Его». Это был уже крик всеобщий, крик народа, перенесшего свою бессильную злобу против Пилата, на Того, Кто один из всех мог не допустить такого поругания, но настолько соизволил на такое, что и Сам Себя подверг последнему. А когда Пилат, продолжая издеваться над народом, сказал: «Царя ли вашего распну?», то уже не весь народ, неспособный в своем гневе к лицемерию, а только изощрившиеся в нем «первосвященники отвечали: нет у нас царя кроме Кесаря» (ст. 15). Здесь Пилат снова услышал намек на угрозу доноса и предал Спасителя на распятие. Однако он не отказал себе в удовольствии еще раз отомстить мятежному Синедриону и народу и на трех языках составил оскорбительную для них надпись, которую и прибил к орудию казни; первосвященники иудейские тщетно просили его изменить текст надписи. Пилат отвечал: «Что я написал, то написал». Вероятно, не думал Пилат о том, что эта надпись, раздражая национальное самолюбие евреев, лишит их последних движений сострадательного чувства и будет побуждать к новым издевательствам над распятым Праведником (Мк. 15, 32).

Так назвал Господа сотник, видя Его святую кончину, да и всего народа коснулось наконец некоторое раскаяние, и он возвращался по домам, «бия себя в перси», но это уже встревожило врагов Христовых, и они опасаются, что вера в Того, Кто воскресил Лазаря, не прекратилась с Его смертью и что если будет повод верить в Его Воскресение, то вера эта быстро распространится в народе. Поэтому они являются в субботу к Пилату и испрашивают разрешение поставить на три дня стражу к Христову Гробу и припечатать камень своею печатью.

Но Господь улавливает лукавых в лукавстве их. Не поступи они так, то событие Христова Воскресения не было бы столь неопровержимо, каким оно стало после распространенной лжи воинов, будто бы Тело Христово украдено апостолами, когда они спали: разве может спящий знать, что делается около него и разве это прошло бы для них безнаказанно, когда чрез несколько лет после этого воины, стерегшие в темнице Петра, изведенного ночью ангелом, были казнены Иродом в числе 16 человек?

Клевете фарисеев не поверили жители Иерусалима и через какие-нибудь 50 дней после Воскресения Христова стали тысячами принимать Святое крещение. Даже и те, которые не решались перейти в новую веру, относились с благоговейною любовью к ее последователям, и в особенности к ученикам Христовым. Видимо, никто тогда не верил, что они могли украсть Тело Своего Учителя; они пребывали в любви у всего народа (Деян. 2, 48), боясь которого, Синедрион не решался держать Петра и Иоанна в темнице после исцеления хромого (4, 21), и народ продолжал прославлять апостолов (5, 13), а из посторонних никто не смел пристать к ним после кары Божией над Ананией и Сапфирой, но и из окрестных городов приносили больных, которые исцелялись по молитве апостолов (5, 16), а враги их, члены Синедриона, бялись, как мы уже видели, чтобы народ не побил их камнями (ст. 26).

Быть может, то радостное одушевление, которое наполнило сердца первых христиан, все глубже и глубже проникало бы в среду иудеев и отвлекало бы их от их фанатического революционного настроения, но коварные фарисеи сумели настроить жителей столицы, будто христиане - враги закона Моисеева и храма. Это началось со времени Архидиакона Стефана, когда они научили «некоторых сказать: мы слышали, как он говорил хульные слова на Моисея и на Бога. И возбудили народ и старейшин» (Деян. 6, 11, 12) и пр., что окончилось побиением камнями Св. Стефана.

Вражда против христиан стала быстро усиливаться с тех пор, как в их общество начали поступать язычники и удостаиваться крещения, и еще более, когда апостол Павел с Варнаввой пошли по языческим странам обращать язычников. Там уже иудеи следовали за ними и вели напряженную борьбу против христианства; последняя с особенно страшною силою разразилась по возвращении Павла в Иерусалим после своего третьего путешествия, когда 40 человек поклялись не вкушать пищи, пока не убьют Павла.

Впрочем, возвратимся к земной жизни Господа Иисуса и к беззаконному суду над Ним. Думается, всякий, прочитавший этот очерк, согласится, что причиной еврейской вражды против Него было прежде всего Его несочувствие задуманной ими революции, и это же революционное настроение, ослабленное на несколько дней чудом воскрешения Лазаря, возбудило против Христа злобу иудеев, когда они увидели Его в хламиде поругания. Отсюда несомненно вывод: Иисус Христос стал жертвой еврейской революции, явившись в глазах мятежного народа контрреволюционером. Конечно, все это явилось попущением Божиим. Конечно, ничего бы такого не совершилось, если бы Господь Сам не пожелал бы согласно Предвечному Свету взойти на крест, как Он и говорил о Себе (Ин. 10, 17, 18; 12, 27, 32; Лк. 22, 22; Мф. 26, 54).

Но к этой основной и главной благой причине Христовых Страстей должны были присоединиться и злобные человеческие посредства, как сребролюбие Иуды, зависть и месть первосвященников и фарисеев и, наконец, общая у них с народом революционная затея, которая и отдалила от Христа иудейский народ, побудила его возненавидеть и распять своего Спасителя и даже потомкам своим пребывать в неверии и вражде против Него до последнего времени.

26 апреля 1921 г.

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале