Святые филологи

Говорить о равноапостольных Солунских братьях, учителях словенских, святых Кирилле и Мефодии можно очень по-разному, и для любого человека, пишущего и читающего на одном из славянских языков, эти имена будут близкими и дорогими. Я не буду пересказывать их житие, а лучше расскажу о неких значимых для меня событиях, связанных с этими святыми.

В 1990-м году мы, студенты классического отделения филфака МГУ, попали на археологическую практику на раскопки Херсонеса, античного и византийского города на территории нынешнего Севастополя. Советский Союз уже трещал по швам, и там, в закрытом краснознаменном городе, музейщики решили впервые провести Кирилло-Мефодиевские чтения в день памяти братьев (кстати, установлено это празднование совсем не так давно, в 1858 г. в Болгарии, а с 1863 г. и в России). Первым выступал некий официальный атеист, сообщивший аудитории, что всё это сплошной религиозный дурман, что алфавит братья, конечно, изобрели, и в древнем Херсонесе, конечно, побывали, но вот никакого обретения мощей Св. Климента, папы Римского, не совершали, так что Климентовский монастырь в Инкермане, несомненно, был придуман для обмана византийских трудящихся.

В те времена такие речи уже научились воспринимать с точностью до наоборот, и мы, конечно, поехали на катере через всю бухту до Инкермана, чтобы посмотреть на руины монастыря. Тогда он него оставались лишь стены с остатками фресок, но сама история завораживала: это сюда, на южную окраину СССР, был некогда сослан четвертый епископ Рима Климент, здесь он работал – вероятно, в самих инкерманских каменоломнях, здесь был утоплен в море. Его мощи и обрели, согласно житию, прибывшие из Константинополя равноапостольные филологи (слово это очень древнее, и не вижу причин, почему бы его не применить к ним). И здесь же, в Херсонесе, нашли они Евангелие и Псалтирь «русскими письменами» – что за алфавит, что за перевод, и что вообще за язык? Кого тогда называли «Русью», ученые спорят до сих пор, но, видимо, это был все-таки иной язык, нежели славянский, на который переводили сами братья.

Это прикосновение к древней истории, да еще на военно-морской базе, какой был весь Севастополь, просто поражало. И Рим, и Константинополь, и славяне, и Русь, всё это было здесь, и одно было неотделимо от другого. И здесь же крестился князь Владимир – как раз накануне был открыт баптистерий, где, вероятно, это произошло… Славянская письменность открывалась нам не просто как знакомый с детства алфавит, но как часть общехристианского наследия, часть европейской истории.

С текстом жития я подробно познакомился двумя годами позже, когда учился в Амстердаме библейскому переводу (основному делу Свв. Кирилла и Мефодия). В качестве дополнительной нагрузки я выбрал себе уроки старославянского, который прежде не изучал систематически – и вот я сидел в классе с голландскими и прочими европейскими студентами, но, в отличие от них, я почти всё понимал в тексте без словаря. Приятно было чувствовать себя в привилегированном положении! А самое житие заставляло задуматься не только о духовных материях, но и о земной, филологической стороне дела. Да и политической заодно.

Удивительно было читать, какое сопротивление вызывала сама идея перевода на язык славян – огромного массива племен на самой границе тогдашнего христианского мира. Нет, конечно, немецкие епископы не возражали против обращения их в христианство, но это христианство должно было быть упорядоченным, латинским, на худой случай греческим. Но славянское христианство – разве не нонсенс? Разве убогое наречие этих варваров может сравниться с великолепием священных языков: еврейского, греческого, латинского? Так они рассуждали тогда, и не только они, и не только тогда, и не только про славянский...

Но самое удивительное, что сами братья даже не были, судя по всему, славянами! Византийский император отправил их на проповедь в славянские края, потому что они происходили из Солуни (Фессалоник), города со смешанным населением, и хорошо понимали славянскую речь. Но и для них это изначально было варварское наречие, которое, тем не менее, они потрудились как следует изучить, составили для него алфавит и даже готовы были пострадать за дело своей проповеди: Мефодий провел три года в заключении у немцев. Не у врагов христианства, заметим, а скорее у неумных консерваторов, которых страшило всё непривычное.

Но даже не это самое интересное. Знакомство с подлинным текстом жития ясно показывало: старославянский язык – вовсе не тот церковнославянский, который мы привыкли видеть в наших книгах, как и изначальная кириллица – вовсе не нынешний «гражданский шрифт», пусть даже стилизованный под старину. Оказывается, братья не перевели для нас всё сразу и навсегда – они лишь положили начало процессу перевода, который затем был продолжен их учениками, «попами скорописцами». Более того, славянские тексты постоянно изменялись, редактировались… и многие слависты считают, что чем древнее редакция, тем свободнее, самостоятельнее в ней язык. Получается, чем ближе к учителям словенским – тем дальше от рабского копирования греческого синтаксиса, которое стало нормой у переводчиков допетровского времени на Руси. В самом деле, самое древнее наше Остромирово Евангелие вместо привычного «в начале бе слово» (точно как и в греческом) гласит «искони бе слово», и это только один пример.

Постоянное исправление и поновление славянских текстов оставалось нормой вплоть до середины XVIII века… не потому ли оно прекратилось, что в сей галантный век уже не до «глубокословныя славенщизны» стало властителям дум и мастерам художественного слова? Но, во всяком случае, когда сегодня говорят о «сохранении кирилло-мефодиевского наследия», имея в виду, что навсегда стоит оставить в неприкосновенности вот эту самую редакцию священных книг двух- или трехсотлетней давности, это какое-то явное недоразумение. Не для того спорили братья с немецкими епископами, чтобы добавить к трем священным языкам четвертый, и снова закрыть список, и не для того обучали помощников, чтобы они отныне только переписывали тексты, к тому же поздние и не всегда аккуратные. Подлинное наследие солунских братьев – вдумчивое творчество в русле церковной традиции, в единстве с полнотой Церкви (что не исключает, конечно, частных разногласий и споров).

Третье мое открытие состоялось в Риме, в базилике Св. Климента (того самого), где почивают и мощи Св. Кирилла. Оказывается, и в Риме он тоже весьма почитаем, и нам, православным из России, позволили помолиться на месте его почитания – и принципиально отказались брать с нас плату за вход в этот храм, который одновременно функционирует как музей. Уже потом я узнал, что католики провозгласили святых филологов «покровителями Европы». Что ж, логично. Где именно заканчивается Европа, географы спорят до сих пор, но я бы сформулировал так: европейская цивилизация на Востоке уступает место другим цивилизациям именно там, где перестают писать кириллицей.

«Буди Србин!Пиши Ћирилицом! (кириллицей)» – говорят сербы, единственный в Европе народ с двумя алфавитами. Сами Солунские братья, как говорят теперь ученые, изобрели, скорее всего, другой алфавит – глаголицу; кириллица появилась позднее, исходя из практических удобств – она была очень похожа на греческий алфавит. Глаголицу сегодня больше всего почитают как раз не сербы, а хорваты, которые сами пишут латиницей, но еще пару веков назад в хорватских храмах, особенно на островах, встречались глаголические книги. История сложилась так, что совсем не так давно на Балканах эти два народа, объединенные общим кирилло-мефодиевским наследием, жестоко воевали друг с другом.

И в нашей, русской культуре, к опыту и авторитету святых Кирилла и Мефодия, часто прибегают люди, придерживающиеся очень разных точек зрения на разные вопросы. Сейчас не время ни разбирать, ни даже перечислять их – но, несомненно, житие Солунских братьев дает нам прекрасный пример того, как проповедь Слова Божьего переходит все барьеры, и далеко не только языковой.

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале